построил его, снова станут беспорядочным набором молекул. Быть может, когда-нибудь, из них опять получится собрать нечто упорядоченное, но я бы не надеялась.
– Мне понравилась её грудь, – говорю я, спустя несколько часов молчания. Мы перевариваем наших сменщиков. Рутей бросает на меня заинтересованный взгляд. – Меньше, чем моя, но более аккуратная. Хочу такую.
Шеф не отвечает и в комнате снова повисает молчание.
– Знаешь, зачем нужны смены? – наконец спрашивает он. Я мотаю головой. – Они ведь сравнительно недавно появились. Раньше новые сущности появлялись, только когда уничтожались старые. А с вводом мимических экзоскелетов нас и обнаружить-то сложно. Но как только их ввели – ни одна автономная единица больше пяти лет не протянула. Ты вот сколько уже здесь?
– Два земных года – прикидываю я. – Где-то так.
– Сейчас боль всё сильнее? – утверждения в тоне ненамного меньше, чем вопроса.
– Да, с каждой охотой – мрачно соглашаюсь я. Лгать нет смысла – все его вопросы носят риторический характер. Он ведь считывает геном, поглощая яйца, которые я приношу. Мне не нравится сама постановка вопроса. – Но я справляюсь.
– Знаю, что справляешься, – соглашается мой шеф. – А я здесь уже очень давно. Меня не сменяют… по разным причинам. Но про твоих предшественников расскажу. Есть большая вероятность того, что ты пробудешь здесь довольно продолжительное время. И видимо, возьмёшь приз за долголетие среди мимиков.
Рутей выдерживает паузу, но я не особенно хочу подыгрывать ему, поэтому сохраняю молчание. Он в любом случае скажет то, что я должна знать, ни больше, ни меньше.
– Совокупность создавала автономные единицы, способные к социальной мимикрии лавируя между двух концепций. Первая – не вызывать подозрений. Люди забыли нас и так и должно оставаться. Второе – воля Совокупности превыше всего. Видишь подвох?
Пожимаю плечами. Рутей пока не сообщил мне ничего нового.
– В первом случае единица стремится к максимальной автономности и становится неотличимо похожей на человека, – саркастично декламирую я. – Во втором случае люди очень быстро замечают подвох, и приходится эту единицу менять. У первых происходит диссоциативное расстройство, вторые могут попытаться переработать ребёнка на глазах у тысячной толпы только потому, что у него очень редкий генотип. Думаю, что второе мне не грозит…
– Я передам тебе способность к реорганизации. Не только экзоскелета, но и вообще всего организма – взгляд Рутея непривычно серьёзен. – Потому что выбора нет. Если портал восстановится раньше – твой геном вернётся к нам-там. В случае если нет – я тебя переработаю.
– Так зачем рисковать? – скептически возражаю я. – Переработай меня, как эти оболочки, и дело с концом.
Говорю это небрежно, но внутри тлеет слабый уголёк надежды. Если Рутей клюнет, то все мои проблемы исчезнут через несколько минут. Но начальник не клюёт.
– Ты