же собственного физического и душевного благополучия. Кто-нибудь другой, может, и смог бы призвать дочь к порядку и преуспеть там, где у нее ничего не получалось. Она не могла сказать мужу, что ей тоже нужны личное пространство и время на себя. При нем Ханна вела себя очень даже мило. Там, где Сюзетта видела злобное баловство, он усматривал лишь глупость, а вызывающие выходки дочери списывал на ее нестабильное эмоциональное состояние. И в упор не замечал собственного притворства, считая все происходящее совершенно нормальным, да при этом еще похваляясь, что она развита не по годам. Значит, Сюзетта возьмет на вооружение следующий аргумент: одаренной Ханне стало скучно; девочке нужно больше стимулов, которые дома ей никто не даст.
Так или иначе, но она не допустит, чтобы дочь и дальше коверкала ей жизнь.
Взявшись за руки, они начали безмолвную борьбу, кто сильнее сожмет ладонь другого. Сюзетта улыбнулась медсестрам и направилась к выходу.
Порой мама напоминала осьминога, сжимавшего в каждом щупальце по острому лезвию. Когда она обижала ее, заставляя чувствовать себя никчемной, Ханна считала справедливым тоже в ответ причинять ей боль. Девочке не нравилось, что доктор Брови Гусеницы просвечивал ее рентгеном, пытаясь обнаружить, что с ней не так. Не нравилось, как мама отзывалась о ней, будто о дефективной, никудышной. Но что еще хуже, все это было лишь игрой. Маме просто хотелось найти подходящий предлог, чтобы ее куда-нибудь сплавить. Ханна много раз видела, как мама проделывала нечто подобное, например, в магазине:
– Это брак, я могу вернуть деньги?
Ханна знала, что мама хочет от нее избавиться; она всегда предпринимала попытки ее бросить. Вот почему она так стремилась устроить ее в школу, хотя у Ханны имелись веские причины увиливать от этого: постоянный шум, жадные сверстники, приступы паники оттого, что кто-то без конца нарушает твое личное пространство. К четырем годам она раскусила и другие мамины уловки вроде нянь. Такое поведение недопустимо: мама проваливала экзамены, в ходе которых ей следовало доказать свою материнскую любовь. Но чем хуже Сюзетта вела себя, тем больше возможностей загладить вину старалась ей предоставить Ханна. Хотя не всегда понимала правила их войны и, как ни напрягала мозг, не могла вспомнить, кто ее начал.
Абха. Так звали последнюю няню. Это имя навсегда останется в памяти Ханны, потому что напоминало ей «АББУ» – группу из папиного детства. Он любил кружить ее в танце, держа на руках и напевая Dancing Queen. Абха была ни в чем не виновата. Настроение у Ханны испортилось еще до того, как девушка нажала кнопку дверного звонка. Ей хотелось одеться, отправиться на вечеринку, чтобы папины друзья ей улыбались и говорили приятные слова, а не оставаться дома, чувствуя себя брошенной и забытой, в компании очередной пучеглазой незнакомки.
Она вспомнила, как однажды на цыпочках прокралась в мамину комнату. Увидев, что та стоит в ванной перед зеркалом в облегающем черном платье, она опустилась на четвереньки и подползла к маминой стороне кровати. Для