убедить его, что Лева сказал мне про «люблю» не походя, а с серьезными намерениями. Будь я кисейной барышней, то понятно, что после таких слов мне следовало бы ждать предложения руки и сердца. А если бы я был современной женщиной, то сделал бы такое предложение сам и расписался в загсе каким-нибудь до-крайности неромантичным способом – в обеденный перерыв, едва доев казенную котлету. Но в моем случае ни о чем таком мечтать не приходилось, поэтому я не знал, что делать со своим счастьем, и чего от него в дальнейшем ожидать.
От того, собственно, мне и хотелось им поделиться. С кем угодно. Пусть даже с Ашотом. Мне казалось, что проговоренным счастье сделается больше, а может оно даже расширится не только в пространстве, но и во времени, пролив свет на мое дальнейшее житие.
Житие с Левой.
Мне хотелось так думать, хоть и не был я ни барышней, ни современной женщиной. По правде говоря, современным мужчиной меня тоже можно назвать с большой натяжкой, потому что в отличие, например, от застегнутого на все пуговки Ашота, я все время хочу быть с кем-то, а не сам по себе. Мне холодно быть одному.
– Ты про него все знаешь? – спросил Ашот, сделав ударение на «все», из чего следовало, что этого «всего» – много, и оно, может быть, воняет.
Счастье, только что бившее из меня чистой ключевой водой, стихло.
– Нет, не все, – неохотно признался я, уже ругая себя за неуместную откровенность, уже чувствуя во рту неприятный привкус, будто вино, которое пил, было с плесенью, – Он старше меня на два года. Читает только полезную литературу. Любит настоящую итальянскую кухню. Не пиццу там, да спагетти, а что-то такое… заковыристое. Мясо с травой, которую в чай добавляют, не помню, как оно называется, что-то с «боком», – я хотел продолжить, но на подходе оказались слова про плохо стриженые ногти, про пятна пота под мышками, про блестящий сальный нос. Я замолчал.
– Любовь-любовь! – писклявым голосом произнес Ашот, подражая героине из нашего с ним любимого фильма.
– Девушкам. Одним. Так трудно. Одним. Им нужны туфли. Хорошие. Для дождя, – также пискляво сказал я.
В том фильме две девушки дружили, и им было вместе хорошо. Обычно мне нравилось играть с Ашотом в этих девушек, потому что он – черный, а я – белый, и нам, кроме честной дружбы, ничего друг от друга не надо. Но сейчас я ответил, скорее, по привычке.
– Ты будто вчера родился, – сказал Ашот, – Люблю-люблю. Сегодня он тебя любит, а завтра – меня.
– Зачем он тебе? Он тебе совсем не нужен, – я умолк, чувствуя, что выгляжу жалко.
Ашот хищно прищурился:
– Как знать? Сальтимбокка мне тоже очень нравится. Пальчики оближешь.
– Да, точно, – согласился я, вдруг поймав себя на мысли, что Ашот привел меня сюда, будто заранее зная, что я вспомню про итальянскую кухню.
Впрочем, может быть, вначале он позвал меня в это заведение, от названия которого в голове осело только конечное «zzo», а потом я вспомнил про Левину любовь к итальянцам. В последние дни мои мысли все равно вертелись