возразил я Ларе.
Это имя прилепилось к полуночнику, со временем утратив лишние буквы.
Поначалу мне было весело от звонков ППС. Я ложился спать поздно и сам мог запросто позвонить кому-нибудь в два часа ночи, чтобы спросить, какие картофельные сорта бывают на планете, спустя пару минут – чтобы узнать, почему у тюльпанов слабые стебли, а еще раз – ради того только, чтобы помолчать на его «алло» и чувствовать себя на седьмом небе.
Для того парня, имени которого я уже не помню, я наверное, тоже был «пэпээсом».
Вообще, мне кажется, что у каждого человека есть свой ППС. Хотя бы придуманный. Вот как у Андрея, портного. Он любит рассказывать про мужчин, которые его домогаются, а он уступает им против воли.
ППС есть и у Сени – он делит с ним жилплощадь. То есть, обычно ППС зовется Ваней и живет с Сеней душа в душу, но бывают такие случаи, когда они надоедают друг другу, ванины вещи летят на лестничную площадку, и Ваня, сделавшись пэпээсом, звонит ночами и говорит Сене гадости.
ППС был даже у Лары, но она быстро от него избавилась. Ей звонила ревнивая жена начальника, и Лара одним махом убила двух зайцев: она рассказала о ночных оскорблениях шефу и тому было стыдно. Звонки прекратились, а примерно через месяц Лара получила премию за какое-то пустяковое достижение.
– Он ей по морде надавал, – утверждала Лара, сожалея отчего-то, что шефу не захотелось предложить ей то, что его жена считала свершившимся фактом.
Лара, конечно, отказалась бы, но себе мысленно поставила бы плюс.
Лара справилась со своим пэпээсом потому, что его узнала. Он стал для нее человеком. А с человеком проще иметь дело, ведь у него тоже есть слабые места, по которым можно бить.
Сначала я веселился. Я устраивал ППС допросы: трусы какой модели и цвета он хочет от меня получить и к какому празднику. Помню, однажды сошлись на домотканных к восьмому марта, а в другой раз договорились о белых боксерах к седьмому ноября. Потом я пробовал выспросить про его жизнь, но он сообщал, что у него на меня стоит, и это единственное, что должно меня беспокоить.
Позднее я грозил ему судом, мафией и определителем номера, н моя ярость его лишь раззадоривала, он звонил чаще, а была однажды осень, когда он мешал мне спать еженощно. Примерно с того времени вся эта история завоняла, как те трусы, существующие в воображении ППС. Мне стало ясно, что иметь пэпээса мерзко, как будто я просыпаюсь на мокрой простыне, хотя давно уже не ребенок.
Тогда я всерьез пожелал ему смерти.
– Сдохни, пропастина, – говорил ему я.
Зря. Надо было всего лишь потерять к нему интерес.
– Ты голенький? – спросил ППС, – Что на тебе надето?
– Проспись, сволочь, – со всем возможным дружелюбием сказал я и отключил телефон.
Лева не проснулся. Сегодня обошлось.
26 января. Мелочи
– Вместе повешайте, – распорядился Лева, протягивая свое пальто и мою куртку.
– Хорошо, –