трое: Дима Гурин (личность творческая – будь он девицей, попал бы в кружок Софи), Юра Волков (во всем Диме противоположный) и Миша Синицын. Последний был безнадежно влюблен в некую Юленьку и рассказами о ней так утомил одноклассников, что уже год, как его самого называли Юленькой. Он поначалу обижался, а потом привык – видно, не считал имя столь горячо любимого существа за оскорбление.
Их четверых все учителя гимназии единогласно считали самой разговорчивой шайкой в классе. Больше всего болтали промеж собой Саша, Дима и Юленька, Юра же обычно отпускал меткие сухие реплики, которыми либо членил разговор, поворачивая его в новое русло, либо – что чаще – с явным удовольствием ниспровергал Диму с поэтических высот. Заметив однажды эту особенность, учитель логики как-то счел весьма остроумным во время разговоров на его уроке заметить: «Господин Волков, успокойте свой гарем, пожалуйста».
Однако уже в самой церкви на службе в четверг вдруг разворчался сам Волков – хоть и не в полный голос, но крайне недовольно.
– Глупость какая-то! Исповедь на то и исповедь, что должна быть делом добровольным. С чего это я обязан вот так запросто рассказывать о том, что у меня на уме и что в жизни творится?
Саша не утерпел и зашептал в ответ:
– А что же у тебя за мысли такие потаенные, змей?
– Я не змей. Змеи наши Халимов и Кох – дрыхнут, пока мы тут поклоны бьем.
Тут на них обернулся классный наставник Алексей Алексеевич – молодой и оттого при каждом удобном случае строгий. Хотя, в этот раз он был прав совершенно.
– Господа, вы хоть помните, где находитесь?
Дальше Саша слушал службу в тишине и отчего-то почувствовал небывалое волнение – как всегда перед исповедью. Вот-вот предстояло рассказать что-то сокровенное, честно признать, что был в чем-то не прав, ошибался, был грешен.
Принимали исповедь двое священников: один, отец Иоанн, тот, что и так служил при гимназии, преподавал Закон Божий, и второй – пришлый, с какого-то подворья. Саша попал на исповедь к отцу Иоанну.
И тут уж он, расчувствовавшись, рассказал все: и про то, как ел шоколад на прошлой неделе, и про то, как пил вино, и про то, как слушал все, что рассказывал ему англичанин. Отец Иоанн выслушал спокойно и только спросил, не нарушал ли юноша пост в другие дни, а когда тот заверил, что не нарушал, прочел над ним разрешительную молитву и позволил принять причастие.
Впрочем, причастие приняли все. Саша даже и припомнить не мог какого-нибудь года, когда хоть кому-нибудь после обычной исповеди отказали в причастии. Быть может, сказывался столь юный возраст паствы.
Несмотря на заботу о душах воспитанников, руководство гимназии решило не забывать и об их головах, а потому в четверг отменили не все, а только первые уроки. От окончания литургии и до начала занятий оказался зазор больше часа, и вся Сашина компания решила переждать это время дома у Юленьки – тот жил буквально в соседнем доме.
Едва пришли, Мишина маменька