Будут играть «Ромео и Джульетту», просто так, для себя, для тех, кто придет. Надо будет только для приличия захватить что-то поесть или выпить – все-таки, считайте, в гости идем.
Все с легкостью согласились на Димин план: своего ни у кого не имелось, а посмотреть за простой гостинец спектакль казалось довольно заманчивой идеей. Так что Дима прихватил один из горы куличей, имевшихся у него дома, а на бутылку вина скинулись и купили по дороге.
Студия, в которую они пришли, оказалась не актерской и даже не художественной, а какой-то артистической мастерской. Туда уже понабилось изрядно народу и практически все стулья, кресла, лавки и табуреты были заняты.
Принесенные еда и питье составлялись на общий стол, который уже окрестили театральным буфетом, но надолго там ничто не задерживалось.
Четверо гимназистов сдали то, что принесли, в «буфет», себе взяли по куску имевшейся снеди и сели на подоконник широкого окна – от сцены далековато, но только там удалось разместиться.
Волков в один момент умял свой кусок кулича и положил голову Саше на плечо.
– Я подремлю до второго отделения?.. Разбуди, если в первом кого-нибудь убивать начнут.
– Спи, мой хороший. Пусть тебе приснится тень отца Гамлета.
– Люблю я тебя, Кононов.
– Два Ромео, – хмыкнул кто-то из сидящих впереди.
– Твое счастье, о презренный, что Христос воскрес, – успел выпалить Саша, прежде чем публику призвал к тишине звонок – за хилыми, складными кулисами кто-то отчаянно трезвонил в простой колокольчик.
Затем из-за кулис нарочито степенно и важно вышел молодой человек в тоге и в лавровом венке и, встав в позу, стал читать пролог. Зрители зааплодировали, кое-кто не удержался от смешков – вполне, надо сказать, ожидаемых. Начиная этим и кончая свадьбой веронских влюбленных, все первое действие было сыграно легко, просто, без запинки, то с искренними слезами на глазах, то с изрядной долей юмора, порою на грани фарса.
Впрочем, все молодые актеры ведь понимали, что они не в Александринском театре, что сегодня праздник, и что зрители собрались в ожидании простого студенческого представления. Декорации были условны, костюмы – напротив, пестры и разнообразны. Джульетта, например, была одета в платье явно из эпохи ампира, Тибальт все время проходил в каком-то сценическом, блестящем подобии кольчуги, зато с повязанной на плече красной лентой, отмечавшей его принадлежность к семейству Капулетти. У Меркуцио же в костюме были вещи, явно позаимствованные из облачения шута или Арлекина, что, однако, не нарушало, а скорее дополняло его образ.
От всего этого спектакль вышел по-настоящему площадным, задушевно-балаганным – истинно Шекспировским.
Никто не смотрел, затаив дыхание, – многие переговаривались, перешучивались по ходу пьесы, спокойно вставали, чтобы выйти покурить или взять что-то с «буфета», при этом уверенные, что никого ничем не обидят. Сцена и зал невероятно чувствовали