в сердцах всплеснул руками:
– Любую созданную Им форму жизни, населяет, сам знаешь, что. Разниться в том, что чем больше организм, тем в нем больше этой Сути…
– … а чем оно более разумно, тем больше нам его жаль, – закончил за него профессор, и продолжил чуть более раздраженно, – не надо мне напоминать прописные истины.
Рафаиль, еще более нервно завертелся на стуле, словно бабочка, которую заживо прокалывают булавкой:
– Не думал я, что однажды наш разговор зайдет в тупик, – с сожалением проговорил он, и посмотрел на профессора, который являл собой слишком уж точную копию грешника с полотна одного из художников прошлого*43.
– А мне всегда казалось, что мы оба больше похоже на двух малозаметных персонажей с картины Вероккьо*44, – вяло, проговорил профессор, словно угадывая его мысли.
– Да, наверное, – не удивился Рафаиль, – но только после этого бедный старик забросил кисти, и едва не запил с горя, – он чуть усмехнулся, вспоминая какие – то особые подробности. Потом продолжил:
– А ты сам часом не того? – он звонко щелкнул пальцем по заросшему темной щетиной кадыку.
– Знаешь, – с чувством начал профессор, – порой мне кажется, что его памятник*45, слишком уж вальяжно располагается на голове женщины*46.
Рафаиль внезапно посерьезнел, и тихо спросил:
– Ты намекаешь, на те, самые сплетни про Галлерани*47? – ему только сейчас казалось, становился ясен весь смысл нынешнего разговора.
– Ты тоже всю беседу намекаешь мне на одну единственную маленькую деталь, про которую ходят слухи, – и Рафаиль понял, что деваться ему некуда. Он почувствовал то маленькое стыдливое нечто, которое появлялось у маленьких детей, которые были пойманы за воровством марципановых пастилок из под носа невнимательной гувернантки.
– Я предвидел наш разговор, – продолжил профессор, – и хочу спросить тебя лишь об одном. Что тебе напоминают все эти предосторожности?
Рафаиль замолчал. На этот раз его пригвоздило к стулу настолько, что он почти физически почувствовал, как позвоночник превращается в единый шершавый кол.
– Порой мне кажется, что единственным лекарством является яд, – заключил вдруг для себя Рафаиль, проговорив эту фразу немыми, и внезапно обескровленными губами.
– Я понимаю твои опасения, – успокоил его профессор, – и теперь я понял еще больше.
Его лицо посветлело, словно бы та мнимая, и немая, молитва, которую он так и сумел завершить с приходом Рафаиля, несмотря ни на что возымела свое необходимое действо.
Рафаиль тепло улыбнулся и встал со своего места.
– Если надумаешь, приходи на совещание сегодня.
– Ты даже не спросишь? – спросил «Доктор» в спину уходящему Рафаилю.
– А зачем? – так же через спину улыбнулся Рафаиль, – мы ведь оба знаем ответ.
Когда закрылась дверь, профессор удовлетворенно