как Он уйдет, они, те, кого Он призвал, не пойдут с волей Его на руках, нести ее тем, к кому Он еще не успел.
Даже тот, кто пытался в порыве ярости устоять, отказался от Него в три дня.*8
Зная все это, со слов судившего Его, Он впадал в еще большее отчаяние, от чего, муки Его, лишь усиливались. И не слезы, но кровь струилась у Него по лицу, доводя Его, до еще большего изнеможения.*9
* * *
Когда Иуда брел по улицам, из храма, на пороге которого он кинул под ноги первосвященников мешок с серебром*, на соседних улицах кипела жизнь, странная для раннего утра пятницы, когда даже торговые лавки еще были скрыты под пологами, ожидая торговцев.
Гневные крики, радостные вопли, детский плач, и стенания женщин, все это превратилось в агонию массы звуков, от которых болела голова… их, эти звуки захотелось вытащить из ушей, как гнилые занозы…
Это было похоже на резко возникший посреди ночи детский плачь… Глухие удары о мостовую, перемежались со звонкими щелчками, от того что очередной камень, нет – нет, да расколется о мощенную булыжником площадь…
Повернув голову, Иуда мельком увидел толпу людей, окружившую, словно стая злых собак, невидимых глазу людей, волочащих за собой сколоченные в крест доски.
Ноги, казалось, сами поволокли его следом за этой галдящей толпой, но все – же он старался, держаться на некотором удалении.
* * *
Трое мужчин, шли, спотыкаясь о выбеленные на солнце, камни торговой площади, словно ожившие мертвецы, изможденные, покрытые шрамами от бичей стражников.
Кожа, их была настолько тонка, что, казалось, их скелеты, покрыли тонким слоем мокрой коричневой бумаги, пошла волдырями и волнами от напряжения. Промокшие от соленого пота остатки одежды липли к телу, и высыхали белесыми разводами почти мгновенно, с противным хрустом отлипая от кожи при каждом их движении, от чего они были похожи на обмотанных истлевшими бинтами мумий.
Выступавший на исхудалых, скуластых, и узких лицах пот, привлекал стаи гнуса. Треснувшие и кровоточащие губы их, стражники смачивали уксусом, причиняя еще большие страдания.
Оставшиеся струйки пота стекали к земле по босым ногам, и тут же покрывались песком и пылью, которые забивались в кровоточащие раны, противно скрипя, и мешая мухам сделать свое дело, от чего те еще сильнее грызли раны несчастных, продираясь к плоти.
Босые ступни, сбитые в кровь тяжелой, скупой поступью, оставляли бурые следы, на которые тут же садились мухи побольше.
Казалось, это только подстегивало и без того срывавшую глотки толпу, чьи крики уже перестали быть похожими на человеческие.
А эти трое, все шли и шли, царапая щербатыми досками торчащие из – под иссохшей кожи ряды ребер.
Побиваемые камнями, гонимые солдатами, иной раз не упускающими и своей возможности ткнуть в них острие копья или меча.
В глазах, тех двоих, что шли с Ним рядом, не было ничего. Словно бы они, эти двое, умерли еще при жизни.
В Его же глазах светилось спокойствие.