в косы-улитки по бокам головы и укрыты под жимпфом.
– Мадам, – слегка склонив голову, произнёс Альбер.
– Да, Альбер. Вижу, вы уже сами принялись за чтение, – начала домина.
– Прошу прощения, мадам.
– Не стоит. Так уж и быть, уступлю вам почётное право первым начать чтение.
– Благодарю вас, мадам.
На секунду воцарилось молчание.
– А где же остальные, позвольте спросить? Разве кроме вас никого не будет? – развела руками баронесса.
– Не знаю. Может быть, кто-нибудь и подойдёт. Эдмон с ребятами предпочёл ристалище. Урсула с Кларисс выехали к реке, на прогулку. Сегодня как раз подходящий для этого день. Софи и Жозефина остались с Жаклин. Бошан я не знаю где, – растерянно ответил оруженосец.
Снова молчание.
– Могу я начать, – всё ещё терпя неловкость, спросил Альбер.
– Конечно. Уже давно пора, – ответила баронесса, сделав вид, что приготовилась внимательно слушать.
Вновь склонившись над книгой, Альбер заново начал читать начало двадцатой песни:
Другие скорби, жалобы, мучения
В двадцатой песне пробудить должны
Участие к тем, что гибнут в царстве тления,
В кромешный мрак навек погружены.
Слушая чтение Альбера, она подошла к закрытому ставнями окну и распахнула его настежь. Вместе с прямыми солнечными лучами в полутёмную гостиную ворвался поток свежего прохладного воздуха. С улицы, как всегда, доносились смех, разговоры и ржание лошадей. Облокотившись о каменный подоконник, она даже зажмурилась, вдыхая сырые дуновения ветра.
– Какой чудесный день! Как будто весна наступила, – со вздохом удовольствия сказала баронесса.
Снова оторванный от чтения, Альбер замолчал и посмотрел на неё.
– Я говорю: «Какой чудесный день!» Тёплый, светлый, правда? – также продолжая вдыхать порывы ветра, повторила она.
– Вы правы, мадам. Такого тёплого дня, пожалуй, со дня святого Михаила уже не было, – слегка сетуя на то, что его прервали, подтвердил юноша.
– Да. И, наверное, не будет аж до самого Благовещения, – кивнула его госпожа.
Снова на секунду нависло молчание.
– Простите за грубое замечание, мадам. Но мне кажется, что вам, также как и Урсуле с Кларисс, уже надоела эта сложная и бесконечно длинная поэма, – прямо и неожиданно сказал Альбер.
Он таки решился высказать мысль, которая появилась у него ещё при самом появлении баронессы.
Услышав это, та ничуть не смутилась и даже рассмеялась.
– Да. Может быть, – с присущей ей лёгкостью ответила она. – Этот Ад оказался настолько же длинным, насколько и жутким.
– Да, но, пожалуй, таков и есть истинный ад. Страданья в нём ужасны, и длиться им суждено вечно.
– Возможно. Но, пожалуй, лучше оказаться в Аду, нежели остаться неприкаянным, – резко изменившись в лице, с дрожью в голосе, проговорила