когда-либо собиравшихся вместе в этой местности»[165]: они пришли в Голландскую мемориальную церковь на большое семейное собрание, 250 человек отовсюду, десятки Хиггинсов на поляне перед домом Маркла.
К началу осени, как только окружающие холмы вспыхнули осенним багрянцем, отец Джейн и ее младший брат Джим приехали за ней, чтобы забрать ее вместе с вениками, креслами и другими поделками из Хиггинса назад в Скрантон. Мы не можем сказать, насколько Хиггинс занимал ее мысли в те первые часы после отъезда. Но по прошествии времени стало ясно: это место глубоко тронуло ее. Через пятьдесят лет она посвятит ему существенную часть одной из ее книг.
В ней взрослая Джейн Джекобс отнюдь не рассматривает Хиггинс через призму ностальгии и не позволяет изображению простого деревенского прошлого – Хиггинса, возможно, и бедного, но при всем этом более благородного – разрушить свои воспоминания о нем. «Мы можем оплакивать исчезновение старой естественной жизни и те интересные пути, которыми она прошла»[166],– напишет она, но сама она не потакала тому ходу мысли. Не уподоблялась Джейн и Хорасу Кефарту, летописцу Дымчатых гор с его любовью к горцам и восхищением их образом жизни. Наверно, время, проведенное в Хиггинсе, могло разжечь в ней желание вернуться, восстановить старые связи, посвятить себя жизни тех, кого она встретила в 1934 году. Но она, кажется, больше так и не вернулась в Хиггинс и не переписывалась с кем-либо, кого там встретила[167]. Регион Эшвилла прославился своими ремесленниками и музыкантами, стал популярным местом для туристов и пенсионеров (включая брата Джейн Джима и его жену Кей, к которым она приезжала в 1988 году), а также фотографов, которые не могли наглядеться на горные туманы, медвежат и больших скачущих оленей, сверкающие водопады и дубы в осеннем сиянии. Джейн не была слепа к этим чарам; она назовет это место «магическими холмами с лиственными лесами и звонкими стремительными ручьями»[168]. Но не они произвели на нее самое глубокое впечатление.
Нет, Джейн все последующие годы угнетало что-то более темное и мрачное: нищета Хиггинса, его позорный упадок в течение многих поколений, драма исчезновения старых ремесел. Джейн будет писать о том, как до приезда тети Марты из обихода исчезли свечи, о семьях, вынужденных «обходиться пламенем очага»[169]; о древней реликвии – мельнице сорго, «приводившейся в движение бредущим по кругу мулом»; о ткацких станках, ремонтируемых так неумело, что ткань, которую они делали, была самого низкого качества, «слишком тонкая в одних местах, слишком плотная в других, комковатая и разваливающаяся у кромки». Джейн расскажет своему сыну Неду, что приготовить кофе в Хиггинсе означало взять горшок со старой кофейной гущей и раз за разом пропускать через нее кипяток, бесконечно; она попробовала это пойло и «чуть не умерла». Каким бы ни было искушение описать этот лесной мир в более теплом свете, такая утрата ремесел, мастерства и экономической жизнеспособности казалась ей трагедией.
Почитаешь отчеты Марты Робисон, публичные или частные, почитаешь статьи,