станции. Там она поднималась по лестнице наверх, вероятно, замирала на мгновение, оказавшись в незнакомой обстановке из зданий, людей, дорожных знаков и магазинов, а затем ныряла в окружающие улицы. «Большую часть времени я не понимала, где находилась»[194],– скажет она. Она только смутно ощущала громаду Нью-Йорка. «Но он очаровывал меня. Он был прекрасен. Где бы я ни вышла, все меня поражало».
Утренние поиски работы, вечернее исследование города – все это вошло в привычку. К концу первого года в Нью-Йорке одно такое путешествие привело ее в скорнячный район Манхэттена[195], к западу от Шестой авеню и 20-й Западной улицы, заполненный тележками, на которых перевозили шкурки норки, ондатры и горностая, а то и случайную шкуру тигра, готовые стать палантинами и шарфами. На лице Джейн, видимо, был написан такой живой интерес, что в один прекрасный момент из магазина вышел мужчина: он представился и вскоре уже рассказывал смелой девятнадцатилетней девушке байки о скорнячном районе[196].
Именно тогда, в конце лета или в начале осени 1935 года, Джейн Батцнер сделала большой шаг по направлению к работе своей жизни. В Центральной школе писательство в первую очередь означало быть поэтом. Но когда что-то привлекало ее интерес, Джейн смотрела, слушала и делала заметки, и записывала все не в стихах, а в прозе. Тогда, в Republican, она взялась за работу как неоплачиваемый начинающий репортер. Теперь же ей платили в журнале национального масштаба, Vogue, за ту работу, которую в Скрантоне она выполняла бесплатно.
«Кажется, все в скорнячном районе Нью-Йорка знали друг друга – но не все друг с другом разговаривали»[197]. Вот как она начала свою статью. Сильнейшая конкуренция, «каждая связка меха на пути от охотника до зверовода, до аукциониста, до кожевника разжигала вражду». Ее удивляло все, что она видела и слышала. Она писала о том, как ящики и тележки с грудами наваленных на них шкурок сновали взад и вперед по Восьмой авеню; об аукционном каталоге, предлагающем на продажу шкуры десяти тысяч горных львов и семнадцати тысяч волков; о воровстве меха, столь распространенном, что на грузовиках была установлена примитивная сигнализация, а в магазинах – внутренние двери из железных прутьев. «За дверьми на засовах и проволочной решеткой витрин, – продолжала она, – находятся темные и жуткие магазины. Со стен свисают головы свирепых животных. Груды шкур застилают ящики и тележки, наполняя магазин затхлым удушающим запахом».
Джейн позже будет приуменьшать свои достижения, говорить, что рассказом о районе скорняков она «практически слово в слово» обязана этому джентльмену, мистеру Эдгару Леману, который вышел из магазина с ней поболтать. Но в указанном отрывке вы можете увидеть настоящую профессиональную писательскую восприимчивость, интерес к любопытным деталям. «На каждое Рождество, – завершает она статью, – тысячи белоснежных бород из клочьев шерсти ангорской козы продаются для Санта-Клаусов из универмагов. Сейчас скорняки надеются, что мода вешать хвост красной