Марты не оправдались. «В высшей степени несправедливо, расскажет она своей северной публике в 1928 году, – описывать крайности, будто они в порядке вещей, обобщать и выносить огульные мнения» о горцах. Она нашла среди них как крепко вцепившихся в прошлое, так и других – смело смотрящих вперед; и умных, и «не просто безграмотных, но таких, чье сознание сопротивляется развитию и расширению кругозора».
Однажды, когда она слушала вопиюще невежественные религиозные дебаты местных жителей, ее охватило «сильнейшее чувство внутренней убежденности» остаться именно там, где она была, и попытаться сделать жизнь общины лучше[155]. Она приступила к созданию воскресной школы, начала давать мальчикам уроки Библии, делала постановки в церкви, пыталась поддержать ее финансы. В первые же дни около сорока или пятидесяти детей толпились в ее собственном скромном доме на уроках библейской школы. Семь лет без особой поддержки она боролась.
Потом, во вторую неделю ноября 1929 года, через две недели после падения фондовой биржи, она получила письмо от своего кузена, Джона Маркла, состоятельного пенсильванского угольного барона[156]. Маркл узнал о ее работе в Хиггинсе, заинтересовался и захотел помочь деньгами. Через несколько дней, c благодарностью, смешанной с изумлением и трезвой практичностью, Марта ему ответила, коротко обрисовав, что она сделала в Хиггинсе, и рассказав, что требуется еще: школа, здание для ремесленных работ и медпункт – недавно маленькая девочка едва не умерла, пока ее довезли в Эшвилл в сорока милях отсюда. Список продолжался. «Вы видите, все, о чем я мечтаю для нашей работы, но о чем никогда не осмеливалась и подумать, все-все сбылось. Думаю, Отец наш небесный, – добавила она, – вложил в Ваше сердце мысль помочь некоторым из этих мечтаний осуществиться»[157]. В начале следующего года Маркл пообещал дать 25 000 долларов на дело Марты[158], сумму, равнозначную сегодня полумиллиону, если не больше.
Вскоре деньги потекли на юг, и здание начало строиться, с мансардной крышей и большими кирпичными трубами, словно шато, перенесенное из французской деревни. На первом этаже разместили библиотеку общины, медицинский пункт и зал заседаний; второй этаж был разделен на три комнаты: столярная, гончарная и ткацкая мастерские. «Все комнаты просторные, с гостеприимной и дружелюбной атмосферой»[159],– читал Маркл в письме из Пресвитерианского совета национальных миссий в 1931 году. Документальная видеосъемка, по всей видимости, примерно этого времени, показывает небольшую площадку перед домом Маркла и соседний дом священника с несколькими автомобилями; это единственное такое место здесь, все остальное карабкается по окружающим холмам. Мы видим движение и суету, повсюду работающих людей, подтяжки, кепки, – маленький островок современности, привносящий нотки большого города в горную общину, во всем прочем изолированнную[160].
Скоро местные уже делали одеяла, стулья и веники из плотно перетянутой