клевать. Жерлицы могут простоять два дня без единого подъема флажка. И только – белая тишина кругом эти два дня. Лишь пара воронов изредка облетит озеро, проваливаясь ко льду и взмывая, нежно касаясь друг друга крыльями в любовной игре. Это их, верных в постоянстве, я встречаю каждый год на озере. Во всяком случае, так хочется думать. A ночью жадно гудит пламя в печке, потрескивая сухим смольем. Лунный свет падает в оконце, и мурлычет приемник в изголовье. Оплывает свеча и тает, становится лужицей стеарина. Я встаю и зажигаю коптилку-светильник.
В углах недовольно шевелятся тени и уползают под нары. Кажется, что сейчас они зашипят, зашамкают что-то в беззвучной злобе. От парного тепла просыпается ночная бабочка и тычется сонно в бревенчатые стены, потом бьется на стекле, сухо и настойчиво. С озера порывами приходит ветер, и от его прикосновения вздыхает лес. Под эти негромкие звуки засыпается с усталости мягко и крепко.
Но в один из дней нашей с сыном рыбалки вдруг начинает брать и щука. Озеро часто дает Димке удачу. То ли Хозяин благоволит ему, или просто подошло время? Случается, что за эти же два дня мы ловим на жерлицы с десяток некрупных щук да в довесок килограммов шесть окуней. Димку с удачи не берет и мороз, на редкость злой не ко времени. Бесцеремонно перебившие «Маяк» Чебоксары сообщают нам, что по республике (по Чувашии) двадцать шесть градусов мороза. Это у них, у соседей. Нас же, в низине, наверное, сильнее обожгло утренником. Но Димка только алеет щеками и весело дергает окунишек. А к полудню – хоть раздевайся.
От весеннего солнца струится марево надо льдом, тает снег, шурша и опадая в темные лужи.
Проходят недели, и мы приезжаем уже с Женькой. К этой весне он подрос, хотя все равно маленький и смешной в зимней неуклюжей одежде, с рюкзаком на спине. Он удивительно терпелив и не ноет, когда трудно. Это первый Женькин выезд на лед. Но в отличие от старшего сына, он не рыболов и быстро теряет интерес к сидению над лункой. Женька скорее нахальноглазый романтик и поэт. Хозяин, сразу его раскусив, не дает ему рыбу, а заодно и мне – его отцу. Я большей частью отвечаю на философские Женькины вопросы и, разбрызгивая лужи на льду, бегаю к жерлицам. Флажки поднимаются и машут на ветру, как сумасшедшие. Я уже потерял счет этим пустым подъемам, и подозреваю, что Хозяин напустил на жерлицы стаю пучеглазой окуневой шантрапы, наглой от талой воды и весенних гормонов.
За всю рыбалку мы не поймали ни одной щуки. Зато нам повезло в этот раз на погоду. В яркие утренние и вечерние зори мы мирно ловили окуней, вели у костра диалектические споры, наблюдали НЛО, вдыхали запах теплых сосен, слушали, как падают капли с крыши и пили березовый сок. Ночью в землянке пешком ходили совершенно небоязливые землеройки. Я будил сына, чтобы показать ему их, маленьких хищников, но Женька спал крепко, как спят честно поработавшие люди.
Отсутствие поклёвок щуки в это время можно объяснить капризным характером озера, но, скорее всего, просто подошёл срок, когда щука готовится к нересту и почти перестает охотиться. На озерах этот срок подходит раньше,