держа в каждой руке по стакану и стараясь расплескать себе на шорты не слишком много, я шагал к бассейну.
Вечером я пил у бананового бара или на площадке перед эстрадой, скромно сидя за столиком. Но днем позволял себе отрыв по полной программе.
Ведь все последнее время я жил, чтобы пить – и пил, словно жил.
Я смутно догадывался, что можно допиться до смерти: то есть выпить столько, чтобы уйти в небытие и оттуда не вернуться. Вероятно, это было бы для меня высшим благом – но, увы, до сих пор мне этого еще не удалось. Но я не терял надежды, пил, пил и пил.
Я бы пошел с коньяком на пляж, занял лежак в ближнем к морю ряду и принял дозу, глядя на пенистый прибой. Но идти пятьдесят метров под палящим солнцем казалось слишком серьезным испытанием даже ради пьянства.
Поэтому я заправлялся прямо здесь, не выходя за ворота с фальшивыми львами, но обставив процесс с максимальным комфортом.
Прошагал вдоль бассейна, по сторонам которого стояли лежаки с зонтиками, почти все занятые потными полуголыми телами. Как ни странно, находились люди, которые приезжали в Турцию, но пренебрегали морем и целыми днями плескались в ненатурально голубой от кафельных стенок воде. Правда, тот же Кристиан утверждал, что Средиземное море с самолета на сто метров вдоль берега – желтое от продуктов человеческой жизнедеятельности, а бассейновая вода у турок, каким-то образом избегающих хлорки, является практически натуральной. Возразить на это я не мог ничего, поскольку в последний раз посещал бассейн при начале последней четверти прошлого века, когда сдавал нормативы первокурсником ЛИАПа – и при том едва не утонул. А что касалось всего остального, то в кафельной лоханке плескались точно такие же люди, как и в море. Но выпить бренди, стоя по плечи в воде около бортика, как у стойки бара – найдя оптимальное место у гидромассажной форсунки, которая ласкала самые чувствительные места моего тела невидимыми пальцами – я любил. И наслаждал себя процессом ежедневно.
Иногда мне удавалось расцветить даже это, и так яркое удовольствие. Все зависело от того, кто в этот день был назначен к бассейну собирать тарелки из-под разогретой заморозки «картофель фри», безмерно пожираемой детьми. Сегодня продолжалось везение: работал не мой очкастый враг, а другой бармен – добродушный турок, который каждого русского спрашивал приятным голосом:
– Как дьела? карашо?
Этот был столь симпатичным, что перед ним я не строил немца и ответил просто:
– Карашо. И еще как.
На самом деле сегодня было карашо, я мог делать все, что заблагорассудится, не опасаясь за свой бренди. А благорассудилось мне в общем не так уж и много.
Я аккуратно поставил стаканы на свободный столик между двух занятых лежаков и пошел к водяной горке.
В «Романике» она была хорошей – не большой и не маленькой – с удобной лестницей из желтых ступеней, ведущей туда из кустов розового рододендрона. Вообще турки следили за территорией, она казалась вдвое, если не втрое больше против реальной, Крошечный прудик