немой. Вихрь пригибает к земле, падаю, впиваюсь в землю скрюченными пальцами. Нечем дышать. Хвойный буран засыпает меня. Хочет вырвать из земли, выбросить. Зарываюсь пальцами глубже. Найти корни… Я бы сам с радостью вкоренился. Но все, что я хватаю – рыхлый грунт. Слышу голос ветра. Умираю во сне и просыпаюсь в комнате. В руках колется. Исцарапанные кисти судорожно сжимают… расслабляю хват: на пол падает земля, сосновые иглы.
Люди рассказывают о своих переломных моментах: кома, клиническая смерть, аварии, травмы, катастрофы, болезни. Зло творит добро, беда оборачивается лекарством. Сила нарушает, прерывает размеренное тиканье жизни. Ошибка выжившего. Тот, кого травматический опыт сдвинул с привычного ритма, привел к изменениям, рассказывает об этом. Видит причину развития в потрясении. С другой – переоценка силы воздействия. Нужно минимум умереть, чтобы возродиться. На хвосты плети привязать стрекала. Забить до гибели. Но гомеопатическая доза правильно подобранного стимула действует не хуже шпоры. Басовая нота монохорда виолончели, а не болезнь, в парижском клубе изменила мою жизнь. Синкопа.
Пол. Запах хвои. Взгляд обращен в потолок. Мышцы лица расслабляются. Уголки рта поднимаются. Под кожей шеи возникает напряжение, наискосок переходит к верхней губе, огибает к ушам. Рот открывается, растягивается. Слышу ритмичные звуки. Стенка живота раскачивается. На лице мокро. Вытираю рукой. Ощупываю, исследую топологию мышц и эпидермиса. Это смех. Смеюсь. Переваливаюсь на бок. Диафрагма спазмирует веселой нагрузкой. Как будто пытаюсь что-то выдавить из себя. Мне кажется, кричу. Крик бьется в голове. Выпускаю его не горлом, а всем телом. Смех и мука душа в душу. Хлеб-соль. Мясо сводит судорогой. Голова запрокидывается. Не могу дышать. Черная испарина покрывает кожу. Густая, как басовая нота, почти за пределами слуха. Земляное масло. Тяжелая масть покидает тело и конденсируется на коже. Кровь земли. Исходит из рта, глаз, ушей, стекает на пол. Мышцы расслабляются. Покой. Почти не чувствую дыхание. Как будто всю жизнь носил в себе нарыв, набирающийся гноем. Абсцесс, заполнивший меня, натянувший кожу изнутри. Я его вскрыл.
Тишина. Как в первый миг по сотворению мира. Или смерти. Знаю, что делать – отдать чужое и вернуться за своим. Змея нашла хвост. «Все, что мы видим наяву, – смерть», – говорит даймоний. Я читал это. Знаю продолжение: «все, что по смерти, – жизнь». Голос даймония – мой голос. Договариваюсь об увольнении. Заканчиваю оставшиеся проекты. Прощаюсь с любимыми местами Берлина. Через месяц возвращаюсь в Россию.
Земля между Востоком и Западом. На Западе ресурс – время, сила в развитии. На Востоке ресурс – напластование перемен, где нет ничего неуместного и неурочного. Я плыву сквозь бесплодность, безвременность России. Здесь ворочаются сны, стоят у власти неосуществленные и несуществующие идеи. Галлюцинации и симулякры. Химеры воображения, дым, страх. Ресурс – растворение.