безлюдна. И сколько я ни прислушиваюсь, нет отдаленного шума моря. Оно там, за деревьями. На берегу город, откуда придет ко мне та, кого я жду.
Отставляю полотно. Беру новый холст. Картина за картиной. День за днем. Каждый раз я продвигаюсь чуть дальше. Чуть больше магии. Чуть живее душа на полотне. Должен успеть. Но времени мало. Может, я еще увижу, как желтеет листва? Вряд ли… Договор со смертью подписан, и не может быть нарушен ни одной из сторон. Но я добыл себе лето, чтобы сотворить чудо.
Считают блаженным. Предлагали лечение в лучших клиниках. Мне не нужна благотворительность, я могу его оплатить. Полотна в частных коллекциях по всему миру. Больше никто так не пишет. Если вслушиваться в раковину, слышишь шум моря. Прибой, поражение волн. Если смотреть на мою картину – лес. От толчка взлетевшей птицы обсыпается пыльца с шишек. В голубом небе ветер качает кроны сосен, хвоя горит золотом. Я знаю, мои работы вдохновляют. Были случаи исцеления. Но меня они вылечить не могут. Выпущенный частным образом каталог циркулирует среди знающих. Но меня это мало заботит. Смешиваю краски, новый мазок. С каждым касанием пейзаж просыпается. Знакомая тропинка. Заросли черники. Редкие кустики травы вдоль тропинки. Чего-то не хватает. Останавливаю кисточку. Всматриваюсь. Предстою ответ. Тишина и молчание. Я сплетаю заклинание, связываю и разделяю. Жду.
Живее мира. Я соберу содержание и сотку в полотне – из-за деревьев выйдет Она. Будет сосновый спас. Помню, как я созревал. Вытягивалось тело. Поднимался разум. Первые карандаши. Родители принесли их домой. Круглые разноцветные палочки в картонной коробке. На срезах кружки под цвет оправы. Они пахли деревом и сухой краской. Отец взял нож и аккуратно начал срезать тонкие полоски. Кружевная стружка, грифельная крошка, смесь оттенков и запахов накрыло подстеленную на стол газету. Свинцовая заводская малотиражка превращалась в цветник.
Разноцветные линии на бумаге, создающие миры. Иные пространства. Душа рвалась, ложилась тенями и очертаниями, говорила, заверяла, доказывала. Я чувствовал, что пишу выразительными знаками тайную историю. Улица, раскрытая на листе, – это обо мне. Разрастающееся дерево, осевшее корнями в камни, стелющееся ветвями в поисках опоры от нескончаемого ветра, – и это обо мне. Каждый рисунок был жалом, бьющим в забытье сердца. Конь с взвихренной гривой; автомобиль с еще раскаленным мотором, но уже без бензина, заглох, осталось только остановленное желание, содержание бессознательной жизни – движение; облака, уходящие в туманный горизонт; вилок капусты, накутанный листьями, композиция, исходящая из одного корня – бесконечный поток гиероглифов, заглушенный пошепт даймония. Тень света, прорывающаяся с той стороны. Мимо шли года.
В первый раз я рисовал лес ближе к концу школы. В выходной поехали на природу. Потом друзья вернулись в город, а мне захотелось остаться. Я сел на возвышенности. Поле падало подо мной до реки. На другом берегу