фыркнул Роджер. – Достасточно того, что я желаю ее – и я пойду на все, чтобы вернуть ее!
Настоятель воззарился на него с нескрываемым ужасом.
– Господь с тобой, Роджер, – голос его снизился до сиплого, ломающегося шепота. – Что может быть хуже того, что ты уже натворил?
Как ни странно, беспомощное, почти жалобное воззвание аббата оказало на Роджера неожиданно усмиряющее воздействие. Он весь как-то сник; плечи его обмякли, словно под тяжестью невидимого бремени. Он поднял руку – изящную, с гибкими сильными пальцами, и устало провел ею по своему лицу, сметая с него паутину гнева.
– Именно потому и обращаюсь за помощью к вам: у меня и в мыслях нет ничего противоугодного Богу. Моя месть Лэнгли будет заключаться в том, что я отниму у него ту, которой он безмерно дорожит. Вам трудно это понять, святой отец, но заверяю вас – для него это наказание будет хуже смерти.
В покоях вновь воцарилось напряженное молчание. Сжав губы и потупясь, аббат погрузился в размышления – предложение молодого лорда Гволлтера казалось весьма заманчивым. Оно обещало не только финансовую выгоду: с увеличением прибылей появлялась возможность строительства новых дочерних монастырей, что несомненно усилило бы политическое влияние и его самого.
С другой стороны, заключать альянс с человеком, осмелившимся пролить кровь в священных стенах… Это было слишком рискованно: он мог потерять должность и подвергнуться изгнанию из Страта Флорида.
Пристально наблюдавший за ним де Бек догадался о одолевавших настоятеля сомнениях.
– Клянусь сохранить в тайне наше соглашение, – решительно заявил он, поднимая правую руку. – И даю слово, что не применю насилия.
– Не обессудь, Роджер, – аббат был откровенен. – Если я не поверю тебе.
– Что ж, вы правы, сомневаясь в моих словах, – согласился де Бек. – На вашем месте я не поверил бы моим клятвам даже если б я принес их на Библии. Однако я поклянусь тем, что для меня дороже всего – а именно жизнью той, без которой моя собственная не имеет никакого смысла.
Кедифер вперил в него сузившиеся глаза: то, что прочел в пылавшем страстью взоре де Бека, убедило его. По долгу сана презиравший женщин, он не понимал и не принимал всепоглощающего вожделения, испытываемого де Беком по отношению к одной из них. И был уверен, что с его стороны это ничто иное как проявление оскорбленного самолюбия. Все попытки образумить Роджера оказались безуспешными: в отчаянном, граничившем с безумием упрямстве тот не желал признавать истины – истины в том, что предъявлял права на то, чем никогда не владел.
И Кедифер сдался – в надежде удержать этого человека от свершения очередных злодеяний. К тому же он получал возможность подчинить себе эту сильную и незаурядную личность: как знать, быть может, для Роджера еще не все потеряно, и ему удастся очистить душу этого заблудшего создания от скверны и вымолить для него прощение Всевышнего.
– Пусть