замолкаем. Когда последний моллюск покидает свой плоский панцирь, Рикардо ни с того ни с сего заводит разговор о своих родителях. По его словам это небогатые люди, вечные трудяги, которые работают ради самого процесса, а не ради результата. Папа – рыбак, мама продавщица в мясной лавке. В моей семье потомственных интеллегентов ручной труд всегда воспринимался как нечно недостойное, позволительное только в том случае, если уж совсем нечего кушать. Как отнесутся моя мама, преподаватель вуза, и папа, финансовый аналитик, к будующему зятю строителю-мусорщику, выросшему с семье рыбака и продавщицы? Впрочем, я знаю, как. Скажут мне «лишь бы человек был хороший» и, попереживав втихоря, смирятся с выбором дочери. Другое дело, захочет ли проеденная червячком снобизма дочь сделать подобный выбор. Завершив обед, мы с Рикардо спускаемся на пляж. Он разворачивает на песке полотенце, похожее как две капли воды на то, что вчера стелил на гальку Мигель. Мы ложимся рядом, соприкосаясь боками. Рикардо поднимается на локте и обращает на меня свои синие как средиземные воды глаза. Я чувствую на своем лице его взгляд и улыбаюсь, не разлепляя век. Откинув в сторону размышления и противоречия, я просто наслаждаюсь мгновением. Постепенно внутренняя умиротворенность перетекает в сон. Когда я открываю глаза, над моей головой простирается желтое полотно зонта. Рикардо нигде поблизости не видно. Я потягиваюсь, стряхивая с себя сонливость. Мой нешибко образованный красавец обнаруживается в воде. – Откуда зонтик? – улыбаюсь ему я. Он подплывает ближе с грацией Ихтиандра. – У штрумпфов одолжил. Ты бы иначе солнечный удар заработала. Подобное проявлении заботы не может не трогать. – Спасибо. – Иди сюда. Рикардо тянет меня за собой. Я погружаюсь в прохладную изумрудную воду. Необыкновенное ощущение легкости и невесомости наполняет меня такой бурной радостью, что хочется закричать во все горло. Как же хорошо! «Слишком хорошо» поправляет наверху кто-то невидимый, решив отщипнуть от пирога моего восторга щедрый ломоть. Слева от меня на волнах покачивается круглый зеленый островок сантиметров двадцать в диаметре. «Интересная водросль», замечает мой пытливый мозг, а любознательная ладонь уже тянется, чтобы испробовать незнакомое растение на ощуп. Водросль оказывается мягкой, желеподобной и подлой. За легкое прикосновение она мстит болезненным ожогом. Я невольно вскрикиваю, сжимая пострадавшую ладонь. – Что случилось? – Рикардо подплываает ближе. Жжение усугубляется, боль тонкими иголками пронизывает всю кисть. Я испускаю протяжный стон, сжимая зубы, чтобы не расплакаться. – Медуза ужалила? Плыть можешь? Держись за меня. Я хватаюсь за него здоровой рукой и он помогает мне добраться до берега. – Зеленая водросль, – объясняю я Рикардо, осматривая стремительно опухающую ладонь. – Светлана, сariño, это не водросль, это медуза. Они тут переодически попадаются. Ну, если медуза, то это в корне меняет дело. Не каждому
