лежали бутылки вина, уже присыпанные тонким слоем рыжей тбилисской пыли. Где-то наверху, где солнце пробивалось под крышу сквозь узкие оконца, стрекотали стрижи.
На улице застучал пулемёт, послышались крики, и мы побежали в самый конец склада, где к стене примыкали два огромных десятиэтажных стеллажа, завешанными серой рогожей. К одному из них была приставлена хлипкая лестница и я ловко забрался по ней почти до самого верха и шёпотом позвал Гулаб. Но тут громко заскрипели большие ворота в дальнем конце склада, и сестра метнулась направо, в самый угол, спрятавшись за большим надтреснутым квеври.
Я нырнул под занавеску и чуть было не чихнул от попавшей в нос пыли. Прижавшись к стене, я лежал, мысленно молясь лишь о том, чтобы каратели страшного Кардашяна не нашли нас с сестрой.
Подо мной была полка, сделанная из металлической сетки, заполненная бутылками вином, надо мной был такой же ряд бутылок, тысячи бутылок тёмного стекла, на этикетках которых на грузинском и русском языках значилось название «Святая Нина». Я много раз слышал про это вино от родителей и тёти: князь Багратион-Мухранский сотворил настоящий шедевр из саперави и александроули и оно, получив медали на международных выставках перекрыло славу густого как мёд, чернильно-терпкого «Зегаани», сделанного князем Александром Чавчавадзе. Правда, цена «Святой Нины» была неподъемной для нашей семьи; в то время, как бутылка хорошего вина стоила до революции 15-20 копеек, а кружка вина домашнего – 5-10, бутылка «Нины» продавалась за полтора рубля.
Голоса красноармейцев слышались всё ближе. Через прореху в ткани я мог видеть часть главного коридора.
– Мераби, возьми правый угол, – сказал Кардашян маленькому человеку с большой винтовкой и, взведя курок нагана, медленно пошёл по главному проходу в мою сторону.
Это выглядит большой нелепостью, но тогда мне казалось, что, как только красноармейцы нас обнаружат, то сразу же расстреляют. Наверное, они не тронули бы детей, но во мне говорил страх, и я не понимал, что делаю.
Гулаб всхлипнула в своём укрытии, я мысленно обругал её, а Мераби насторожился. Тогда я, боясь, что сестру обнаружат, прижал ладонь к губам и издал звук похожий на писк и хрюканье одновременно. Кардашян вскинул свой револьвер и несколько раз выстрелил на звук. Пул прошли прямо надо мной, разбив несколько бутылок в верхнем ряду, а из-под стеллажей врассыпную кинулись крысы. Мераби засмеялся и повесил винтовку на плечо. Красноармейцы достали папиросы и закурили. Я лежал ни жив ни мёртв, а сверху, из разбитых бутылок на меня лилось драгоценное вино «Святая Нина». Я открыл рот и сладковатая, терпко-душистая влага опалила моё нёбо, связала язык и склеила губы. Так я впервые попробовал вино, которое без натяжки можно назвать великим.
Выбрались мы через ту же боковую дверь глубокой ночью, уходя я успел прихватить пару бутылок «Нины», за что сестра меня ругала всю дорогу. Маму и тётю мы нашли в полуобморочном состоянии от страха за наши жизни.