покров усталой земли. Константин был возбуждён и много говорил о цели нашего труда. Именно тогда у него родилась эта идея – сделать Великое Вино. Я спросил, как он его себе представляет и в чём его величие? «Я хочу сделать такое вино, которое понравится самому товарищу Сталину, вождю мирового пролетариата, благодаря которому у нас всех есть возможность трудиться на этой земле. Я хочу вложить в это вино весь восторг жизни и всю свою силу, преданность делу коммунизма и лично ему. А ты?». Я долго молчал и не мог ответить на его вопрос, потому что не знал, какое оно, это великое вино и должно ли оно воспевать победу коммунизма. Контрадзе заставил меня поклясться на его комсомольском значке, что я, как и он, всю жизнь будем бороться за Великое Вино также, как товарищ Сталин за свободу всех трудящихся. Я поклялся, только чтобы он отстал, но крепко задумался, а бывает ли вообще на свете такое вино, которое раскрывается как книга и вмещает в себя такую мудрость и знание, что изменяет человека навсегда, а если оно есть, то как его сделать? Эта мысль не давала мне покоя.
Но недолго я пребывал в недоумении, поскольку уже через неделю случилось одно удивительное событие.
А произошло вот что. В день 7 ноября 1937 года, когда все работники ушли в клуб ради концерта цирковых артистов, театральных миниатюр в стиле «Синей блузы» и других малых форм клубного искусства, а также, гвоздя программы – Арсени Тателадзе, популярного тенора из Тбилисской оперы, я остался в огромном бараке и остро почувствовал одиночество. Не то, чтобы я скучал по людям, нет. Это было вселенское одиночество души, мятущейся по городам и весям, образам и слухам, облакам и ручьям, и в благоговейном ужасе озирающей тварный мир, близкий и недоступный одновременно. Но вместо того, чтобы отправиться в клуб (а тенор, говорили мне, очень душевно исполнял арию Финна «Добро пожаловать, мой сын…») я вышел из посёлка и побрёл в сторону виноградников Контрадзе. С лоз уже почти опадали листья и порывы ветра гоняли их между рядами. Собирался дождь, небо сурово клубилось тёмными, будто бутафорскими ватными волнами. Листья лежали повсюду, жёсткие и шершавые, потерявшие сок, огрубевшие до такой степени, что стали похожими на ветхие страницы библиотечных книг. Ноги сами вынесли меня на южный склон Савети, где было на удивление тихо и безветренно, а в низине собирался туман.
Я долго был один, без мыслей и чувств, только лишь с одним единственным вопросом в глубине сердца, и хотел знать ответ на него. Я закрыл глаза, слезящиеся от ветра, а когда открыл их, оказалось, что я стою на коленях посреди сухих лоз, уходящих своими отростками прямо к небу, к хлопковым облакам, и слышу их тихое дыхание. Шёпот засыпающего виноградника, невнятное бормотание, вздохи и эхо невнятных слов отчетливо звучали в моём сердце, и я не испугался, а принял это как благословение.
Тогда Ангел встал напротив меня и простёр правую руку надо мной, а левую над лозами, его крылья были распростёрты, а одежды струились прозрачным светом и пахли лёгким весенним ветром, несущимся