Козимо отсутствовал, установленные правила можно было не соблюдать. А потому один из поварят чертыхался, ударившись о неубранное полено для розжига печи, другой во всех подробностях расписывал свои похождения с прачкой, не стесняясь прилюдно перечислять, сколько раз и как они предавались желанию в комнате для глажки белья.
– Вот заглянула бы туда ее мамаша, отутюжила бы твою задницу утюгом! – посмеивались повара, подзадоривая своим смехом рассказчика.
– А ты чего смурной? – обратил один из них внимание на Зафира, отсиживавшегося в углу и в общем разговоре участия не принимавшего.
Сальные шутки его не веселили, напротив, вызывали отвращение, еще больше усугубляя контраст между разбитной прачкой и похотливым кухарем, и трепетной Пантасилеей. Одно только воспоминание о ней заставляло гулко биться в учащенном ритме сердце и сжимало в любовном томлении нутро.
– Будешь смурной, если всю ночь не спать, – опередил с ответом Зафира снующий рядом поваренок с торчащими вперед крупными зубами, делавшими его похожим на кролика. – Я видел, как он крался утром.
«Вот паршивец!» – поморщился Зафир, метнув в болтуна недобрый взгляд своих черных глаз. Но мальчишка, пробегая мимо и разоблачив на ходу Зафира, даже не глянул в его сторону.
– Во как! – мясник, прислушивавшийся к общему разговору, бросил разделывать кроличьи тушки, громоздившиеся у его ног в плетеной корзине, и воткнул топор в чурбан. – Наш пострел везде поспел? – он заговорщицки подмигнул Зафиру. – Неужто та кружевница из лавки Розалинды?
Зафиру не хотелось втягиваться в этот разговор, и уж тем более обсуждать при всех Пантасилею, существование которой в его жизни, он хотел сохранить в тайне от других. Чужие, охочие до сплетен языки, чего доброго, сглазят еще его счастье и осквернят чистоту возлюбленной.
Он успел только досадливо махнуть рукой, будто соглашаясь с догадками мясника, но не успел прибавить к своему жесту ни слова, как в кухню решительным шагом вошел мажордом Апостольского замка Дезидерио Дукато, прервав своим появлением фривольные разговоры.
– Уважаемого Козимо свалила хворь, – объявил он присутствующим, важно обведя взглядом кухню, как если бы объявлял о появлении важной особы, – вам придется управляться без него. А ты, – мажордом выискал среди поваров, пекарей и свежевальщиков мяса, смуглого юношу с черными, как уголья, глазами, – будешь сегодня за главного, – ткнул он пальцем в Зафира. – Так Козимо сказал, – добавил он, сразу же предупредив возможные вопросы относительно выбора на роль главного повара парнишку, который ничем среди прочих не выделялся.
– Видать Козимо вчера гороховой каши объелся. Кишки ему скрутило, – с ехидной ухмылкой высказал предположение о его внезапной болезни один из поваров и, высунув язык, издал неприличный звук, едва только Дезидерио Дукато удалился.
Отсмеявшись шутке товарища,