что она смотрит в окно кафе прямо на меня. Тогда я вижу, какие впалые у нее щеки, она даже худее, чем тогда, когда мы виделись на Ридженс-парк, выражение лица у нее хмурое. Но я не успеваю сделать какие-либо выводы, потому что она уже уходит прочь.
Кладу на стол монету в три фунта, убираю ноутбук и книгу в пакет вместе с недоеденным бананом и несусь к выходу, больно ударившись бедром о край стола. Останавливаюсь на выходе, не отрывая глаз от Тильды, она же идет по тротуару, а затем поворачивает к площади Шеперд-маркет. Теперь мне приходится почти бежать, следуя за ней по узкой дороге к мощенному булыжником заднему двору, залитому вечерним солнцем, где возле пабов пьют и курят сотрудники местных офисов. Тильда метрах в десяти от меня, пробирается через толпу с опущенной головой, чтобы ее никто не узнал, я почти догоняю ее, но она ныряет в газетный киоск. Я жду снаружи, за дверью, так что она не видит меня, а когда выходит оттуда, дотрагиваюсь до ее плеча. Она подскакивает, как будто ее ужалила оса.
– Господи боже, Калли, какого хрена ты здесь?
Меня не расстраивает ее реакция. Учитывая обстоятельства, ее можно понять.
– Просто увидела тебя. Я была на Керзон-стрит и увидела, как ты выходишь из дома… Ты в порядке? У тебя взволнованный вид… Может, зайдем в паб и поговорим нормально?
– Нет, не могу. То есть я спешу – вышла за сигаретами, но нужно возвращаться.
Я осматриваю ее лицо и тело в поисках каких-либо следов. Она в кофте с длинными рукавами, поэтому рук не видно, а вокруг шеи обмотан тонкий серый шарф из хлопка, все закрыто, однако я вижу выпирающие костяшки пальцев и обкусанные ногти. Волосы немытые, растрепаны больше обычного. Я так беспокоюсь за нее, что слова застают меня врасплох:
– Слушай, а давай увидимся с тобой завтра во время обеда? Приду к тебе в книжный к часу, а потом пойдем в паб, про который ты рассказывала, там, у вас, за углом…
– Правда? Ты сможешь?
– Конечно, смогу.
– Проводить тебя обратно?
Звучит как невинное предложение, но на самом деле это тест, и Тильда говорит:
– Нет. Не надо.
Она наклоняется, касается моей щеки губами, сухими и обветренными. Мне это совсем не нравится, я отмечаю про себя, что нужно будет проверить, не могут ли быть обветренные губы признаком стресса.
– Да все нормально, – настаиваю я. – Мне не сложно тебя проводить.
– Не утруждайся, – говорит она с нажимом. – Поговорим завтра. У меня много новостей.
Она выделяет голосом слово «много», и я задумываюсь, не собирается ли она поговорить о Феликсе начистоту.
– Ладно. Тогда я пошла. – Целую ее в ответ и скрываюсь в толпе, сворачиваю на улицу Уайт-хорс к Пикадилли, прижимая к груди пакет.
8
Я рада вернуться домой. После безумной суеты центра Лондона, от которой голова идет кругом, моя квартира кажется такой нормальной. Она расположена на первом этаже, в ней есть маленькая спальня, окна выходят