бы во весь голос и с полной ответственностью внести поправку, потому что настоящие художники Парижа, создающие истинные произведения искусства, не ходят сюда и презирают завсегдатаев „Ротонды“»[99].
Себя Хемингуэй явно относил к истинным артистам, презирающим мнимых. Правда, его еще не причислили к признанным артистам, но даже по ранним рассказам было очевидно, что вскоре он пополнит их ряды.
Глава 2
Штурм Олимпа
«Он был непредсказуемым и явно умным молодым человеком», – вспоминал один из приятелей Хемингуэя, парижских журналистов, много лет спустя[100]. Другой американский журналист считал его «сродни гению в мансарде», хотя пренебрежительно отмечал, что Хемингуэй, наверное, вращался в тех же кругах завсегдатаев кафе, каких высмеивал в своих очерках[101]. Среди парижских журналистов не было равнодушных к Хемингуэю, на протяжении всей карьеры он внушал либо восхищение, либо отвращение, и всем казалось, что его ждет незаурядное будущее[102].
Несмотря на то, что он умел впечатлять коллег, к весне 1922 года Хемингуэя уже утомил образ жизни зарубежного корреспондента. Он выглядел привлекательнее репортерской работы в издании «The Cooperative Commonwealth», тем не менее был изнурительным.
«Я зарабатывал нам на хлеб насущный на пишущей машинке», – писал он Шервуду Андерсону, не упоминая о том, что они жили главным образом благодаря трастовому фонду его жены[103]. Другому приятелю Хемингуэй жаловался, что трудится так усердно, что истер ленту пишущей машинки чуть ли не до дыр[104].
Он не только опасался, что журналистика не оставит ему времени на написание революционной беллетристики, но и забеспокоился, как бы репортерская работа не лишила его способности сочинять прозу. Правда, поездки обеспечивали Хемингуэя материалом, а благодаря журналистике он усвоил кое-какие приемы, помогающие выражать мысли на бумаге: «В „Star“ поневоле приходилось учиться писать простые повествовательные предложения», – признавал Хемингуэй[105]. А в остальном репортерская работа была для него лишь досадной помехой.
«Проклятая газетная чушь мало-помалу убивает меня, – жаловался он Андерсону. – Но я скоро отделаюсь от нее и поработаю месяца три»[106].
К несчастью, редакторов из «Toronto Star» также впечатлили способности Хемингуэя, и ему начали давать все более престижные и трудоемкие темы. Его посылали в поездки по всей Европе, еще не оправившейся от последствий предыдущей мировой войны и деловито готовящейся к новой. Вскоре после обещания «отделаться» от репортерской работы Хемингуэй уехал почти на месяц в командировку в Геную, положив таким образом начало году интенсивных, продолжительных журналистских заданий, из-за которых он метался то в Милан, то в Женеву, то во Франкфурт. «Star» опубликовала, по меньшей мере, 23 очерка и другие публикации, относящиеся к одной только его поездке в Геную. В Константинополе Хемингуэй описал