мог немало поведать Хемингуэю о том, как создавать новый лаконичный язык. Он был известен своей непреклонностью в вопросе использования прилагательных, а точнее, не признавал их. Кроме того, утверждал, что писателям следует избегать избыточности и не вдаваться в описания. «Не надо образности» – таков был классический совет Паунда.
Он любил сравнивать литературу с музыкой. «Действуйте как музыкант, как хороший музыкант, имея дело с тем аспектом своего искусства, в котором возможны параллели с музыкой, – позднее писал он. – Ими управляют одни и те же законы, и больше вы не подчиняетесь никаким»[134]. Все эти догмы Хемингуэю предстояло заучить наизусть.
После первой встречи Паунд разрешил Хемингуэю пользоваться своей обширной библиотекой. У него был список обязательного чтения для перспективных писателей: они были обязаны ознакомиться с литераторами древности, в первую очередь – прочитать всего Гомера и Конфуция. Данте и Вольтера также требовалось изучить, но в случае последнего избегать его «потуг на беллетристику и драматургию». И конечно, каждый серьезно настроенный начинающий писатель должен был прочитать и осмыслить самых талантливых из протеже Паунда – Т. С. Элиота и Джеймса Джойса[135].
Хемингуэй примерял к себе роль усердного ученика Паунда, однако, уходя после первой встречи с ним, был исполнен презрения. Вскоре он показал Льюису Галантьеру свою злую сатиру на Паунда, высмеивающую его козлиную бородку, прическу, одежду и богемную манеру в целом. Галантьер посмотрел на Хемингуэя и спросил, как он намерен поступить с этим текстом. Хемингуэй признался, что собирается в ближайшем времени предложить его к публикации в «Little Review». Галантьер счел эту идею неудачной. Неужели Хемингуэй забыл, что Паунд уже давно редактирует в этом издании иностранный отдел? В редакции вряд ли оценят подобные нелепые нападки из-за рубежа. Хемингуэй разорвал статью[136].
Вскоре Паунд навестил Хемингуэев в их новом доме на улице Кардинала Лемуана. Позднее обоих мужчин уже видели в городе вдвоем. Они представлялись странными другим жителям Левого берега, наблюдавшим за ними с насмешливым любопытством. «Эрнест неизменно оказывался спортивным чемпионом в любом кафе, куда только заходил, а Паунд с его бородкой выглядел и был воплощенным эстетом», – вспоминала Дженет Фланер[137].
Тем не менее отношения развивались, и Паунд постепенно входил в мир Хемингуэя. Вскоре Хемингуэй сообщил Шервуду Андерсону, что обучает Паунда боксу. Впрочем, без особого успеха: хотя Паунд и великолепный поэт, передвигается он с грацией рака, писал Хемингуэй. При этом он с должным уважением добавлял, что Паунд молодец, поскольку готов «подвергнуть риску свое достоинство и ценную репутацию, занимаясь делом, в котором он ничего не смыслит»[138].
По мнению Хемингуэя, у Паунда имелись и другие ценные качества, в том числе редкостное злоязычие. Вероятно, и Паунд оценил Хемингуэя, поскольку