на появление романа с разной степенью ярости и возмущения. В книге не только было скрупулезно описано все, что происходило в Париже и Памплоне: обширные фрагменты личной предыстории этих людей были беззастенчиво использованы для биографии персонажей. Леб узнал себя в незадачливом и несносном Роберте Коне. Кэннелл преобразилась в стареющую и отчаявшуюся американскую подругу Кона, Фрэнсис Клайн. Твисден стала эффектной, но страдающей леди Брет Эшли; этот шарж навсегда заклеймил ее как «алкоголичку и нимфоманку», как называл Твисден позднее сам Хемингуэй[28]. Он в подробностях описывал неудачные распавшиеся браки своих друзей, их занятия спортом во время учебы в колледже, специфическую манеру речи, разнообразные опрометчивые поступки.
«Память у него была цепкая, как крысоловка, – говорит Патрик, сын Хемингуэя. – Он мгновенно запоминал все, что пережил. В этом заключалось одно из его главных достоинств»[29].
Ввиду известности Гарольда Леба, Дональда Стюарта, леди Дафф и других, роман «И восходит солнце» был воспринят как скандальная сенсация, и не только в кафе Левого берега, но и в Лондоне и Нью-Йорке. Однако поначалу от многих знакомых Хемингуэя, экспатов, ускользнула более значительная литературная ценность этой книги. Кое-кто усматривал в ней еще один непристойный roman à clef[30], обычное явление в подобных кругах. Многие писатели из парижской колонии регулярно беллетризовали, выводили в произведениях, высмеивали своих собутыльников, любовников и коллег; Латинский квартал представлял собой стеклянный дом, в котором все бросались камнями друг в друга.
К сожалению для прототипов Хемингуэя, остальные сочли книгу революционной и новаторской, возможно, даже мгновенно вошедшей в список классики. По меньшей мере один критик отметил, что Хемингуэй демонстрировал проблески таланта еще в своих рассказах и литературных зарисовках, и теперь доказал, что обладает им. Разумеется, рецензенты возненавидели роман «И восходит солнце», но лишь некоторые оценили его как не представляющий никакой ценности. Ведь ему было дано библейское заглавие и вдобавок весомый эпиграф, заимствованный у Гертруды Стайн: «Все вы – потерянное поколение». Хемингуэй поступил разумно, добавив эти ингредиенты, сразу же поясняющие читателям, что «И восходит солнце» – не просто заурядный и циничный roman à clef. Скорее это глубокий культурологический комментарий. Хемингуэй ясно дал понять, что глуповатые рассказики «эпохи джаза» в духе Ф. Скотта Фицджеральда его не интересуют. Несмотря на то, что оба автора писали про светских бездельников, которые злоупотребляли спиртным и спали с теми, с кем не должны были, Хемингуэй поспешил указать, что в своих произведениях он исследовал смерть, возрождение и смысл жизни. (А если таким образом не удастся увлечь читателей, добавлял он, в книге есть и «масса сенсационных сведений о высшем обществе» – неизменно надежная приманка).
Как и все произведения, сочиненные с целью угодить почти всем читателям, роман «И восходит солнце» рисковал не понравиться никому. Однако Хемингуэй