услышать, он и сам не знал. Посему, продолжая рассеянно слушать программу, он отошел от плиты и, прихлебывая из чашки кофе, шагнул к окну.
Тотчас лохматый белый пес вспрыгнул передними лапами на подоконник и ткнулся носом в оконное стекло, за которым уже вовсю начинался новый день. Гави широко улыбнулся.
– Я знаю, Кецаль, что ты весь день бы там носился, – обратился он к собаке, – впрочем, как и я. Однако взгляни на улицу – народу уже полно, да и солнце, как видишь, сигналит, что я непременно опоздаю, если не перестану болтать с тобой за завтраком.
Солнце и впрямь стремительно выкатывалось из-за домов, робко поблескивая лучами сквозь надменные тучи. Кецаль фыркнул и спрыгнул на пол, следуя за Гави, который вымыл в раковине чашку и отправился к входной двери, хватая по пути куртку, сумку и ключи. Остальные собаки, виляя хвостами, так же ходили за ним по пятам, тыкаясь косматыми губами в его колени и ладони. Они присели у дивана, глядя как хозяин отмыкает замок. Гави чуть помедлил, с притворным равнодушием оправляя ремень сумки, перекинутый через плечо, после чего прыснул со смеху и развернулся, чтобы заключить в объятия тотчас бросившихся к нему собак. Они скакали на задних лапах, опираясь на грудь хозяина, и лупили хвостами во все стороны.
– Уици, дружище, полегче со слюнями, – Гави вытер губы, откинул назад промокшие волосы и хорошенько взъерошил косматую шерсть рыжего с черными подпалинами пса. – Теско, я скоро вернусь, нечего так убиваться.
Поджарый серый пес, визгливо поскуливающий все это время, звонко залаял в ответ. Гави присел, крепко обнял каждого пса, потрепал их лоснящиеся шкуры и протянул свою ладонь Кецалю, который с достоинством ждал в сторонке, когда наступит и его черед прощаться с хозяином. Он вложил лапу в руку Гави и тот крепко пожал ее.
– Кецаль как всегда за старшего, – объявил Гави, оглядывая своих домашних. – Не горюйте, завтра я обязательно возьму вас с собой, ребята. Но сегодня я разрываюсь от дел – одно другого важнее.
Он вышел в коридор и запер за собой дверь на ключ – будучи владельцем животных, он был обязан делать это, как и все хозяева разнообразного домашнего зверья, столь любимого людьми. Немного постояв у двери, прислушиваясь к шорохам в квартире, он направился по коридору к лестнице. На ходу он застегнул куртку до самого горла и надел велосипедные перчатки. Он стянул с себя свою широченную улыбку, которая простиралась на его лице большими упругими мимическими складками и обнажала десны, и плотно сомкнул губы как резные створки чугунных ворот. Теперь он смотрел по сторонам хмуро и подозрительно, как доберман, пряча пол-лица за высоким воротом.
Жил он на втором этаже и быстро спуститься вниз, к велопарковке, не встретив никого из соседей, было проще простого. Но не успел он сойти с лестницы, как его окликнул чей-то голос – старческий, дребезжащий, с нотками любопытства.
– Гавесто́н! А, Гавестон?
Гави