Руку, кажется, свела судорога, но она же выбросила тело вверх.
Юго оказался лежащим на спине, всюду вокруг было серое море, и серая губка тумана мокла в нем, опускаясь все ниже. Ощущение теплого взгляда исчезало пугающе быстро. Глаза моря здесь и сейчас были иными. Юго прищурился и вроде бы рассмотрел блик света в зрачке.
– Мрачный прищур у рассвета и кровь на щеке, – прохрипел он, снова с головой уходя под воду.
Рядом плеснуло большое весло. Юго видел широкую лопасть очень отчетливо, и она удалялась, удалялась… Мрак обступил повторно и больше ничей взгляд не смог его отогнать.
Из темноты мир вывернулся наизнанку, в обычное свое положение, с хрустом, плеском и болью. Юго согнулся пополам, передавленный чьим-то коленом без всякой жалости. Горлом хлынула, как полагал сам Юго, кровь, и последний миг жизни стал исключительно близок.
– Во, выправляется, – с удовлетворением и без спешки отметил низкий солидный голос. – А ну мы его еще малость помнем.
Хотелось попросить о снисхождении, но рвота корчила и мяла, вместо слов горло отдавало жижу, соленую и горькую. По спине безжалостно лупили тяжеленной ладонью, перепутав кожу на ребрах с барабаном.
– Помрет, – уверенно изрек тонкий слабый голосок.
– Сдюжит, – соврал низкий и солидный, уже смутно знакомый.
На ребрах еще раз исполнили сложный ритм, напоследок хлопнули особенно звонко и ничуть не больно. Мир перевернулся, палуба оказалась под затылком, а небо – вверху, где ему и положено быть. Правда, большую часть дождя и серости закрывала жутковатого вида голова: косматая, всклокоченная. Лицо казалось смуглым почти до черноты. Одну глазницу, в лучших пиратских традициях, закрывала щегольская кожаная повязка. Серебряной ниткой по ней был вышит открытый глаз, и в нем, как в оправе, крепилась крупная черная жемчужина. Второй глаз, живой, подмигнул Юго.
Сын хозяина ориима испытал острое отчаяние, вдруг уверовав, что море и даже берега его кишат одними лишь пиратами и их прихвостнями! Стоит потерять сознание – и ты уже добыча на чьем-то крюке… И ты бьешься, дергаешься – мелкая рыбеха в соленой воде, кишащей хищниками куда крупнее и зубастее тебя.
– Живо повтори, что плел про серый глаз моря и кровь рассвета, – велел одноглазый, ловко хлопнув по одной щеке, а затем по другой. – Не моги дохнуть! У меня три лодки и две сотни душ, паруса стоят полные, а ты норовишь заблевать палубу ядовитыми пророчествами.
– Глаз у рассвета злой, – едва слышно шепнул Юго, плохо понимая, почему говорит именно так.
– Во, уперся накрепко, я ж вижу. – Одноглазый вроде бы остался доволен. – Значит, не бред. А ну пусть и бред, да в пользу мне… Паруса долой. Ошибется пискляк, после с него еще и шкуру сыму, одну иль две, ежели наскребу две-то.
Одноглазый старательно, чуть не со скрипом, проскреб затылок под вздыбленными волосами. Еще раз хлопнул Юго по щекам, убедился, что тот в ответ моргает и вроде даже сопит от