Это масштаб! Палитра! Потрясает! Какой размах, амплитуда! Вышла из чиновничьего дома, с самых верхов проклятой олигархии, звезда бомонда, а ведь не брезгует мной, грешным! Я так и заявил под конец разговора, что ожидал фанерную барыню, а увидел стойкую и идейную непосредственность! Думал, она кукла, а она женщина! Из тех, что в октябрьский мятеж из наганов стреляли. И она, вот увидишь, выстрелит! Ибо для нее это не игра, а самая живая жизнь, не лживая, натуральная!
Апанасов увлекся. Вскочил с кресла так рьяно, что с ноги улетел тапок.
– Вообще, из всей столичной тусовки нашей только Пёскину уважаю… Ни Подгорного, ни Иноземцева. Сколько я к ним набивался, ни разу не позвонили! А она – вот! Не побрезговала! И пришла к идее бунта не оттого, что проиграла выборы, или спасается от уголовщины, или от пустого кармана… У нее нет этой череды мелких фиаско, как у прочих! Она сама пришла! Как же можно за такое не уважать? И самое главное, позвонила! Я чуть в осадок не выпал, когда ее на экране увидел… Но умна же она, Жорж! Колоритна! Неповторима!
Апанасов упал в кресло. Быстро возгораясь, он так же быстро и угасал, словно фитиль тушили. Цыплухин принес ему отброшенный тапок.
– Что там покушать есть? – успокоившись, спросил Апанасов. Прошел на кухню, заглянул в холодильник.
– Да… Бананов грустное количество осталось.
Взял один, другой отдал Георгию.
– Так вот, – снова заговорил Апанасов, ошкуривая банан. – Насчет Ани. В виртуальном мире она хороша, но про реальный мир я бы так не сказал. Хотя… Иногда лучше всего познать женщин, выбрав не самую притязательную особь. Согласись! Что в этой Ане? Нос горбиком, фигура не потрясает ни спереди, ни сзади, еще эти косички школьные – не пришей-выброси. Вот и думай потом, чем она заманила будущего мужа, а ведь и ты у нее сейчас в поклонниках, заметь! А ведь ты красавец! Да-да, не отнекивайся! И умник к тому же. Ведь до чего ты разумные вещи пишешь! Я иной раз читаю и не верю, что это ты написал! Есть ли приятнее похвала для автора?
Цыплухин хмыкнул, даже покраснел немного. Хоть и знал за Апанасовым, что тот неудержимый льстец, а все равно приятная, теплая волна по груди пошла.
– Веришь ли, иногда даже тебе завидую, – не сбавлял скорости Апанасов. – Читаю и то плачу, то смеюсь. Ты талант, истинный талант! А для талантливого человека я что хочешь сделаю. Разорву любого за тебя, покрошу окрошкой! Обижает кто тебя? Ты только скажи, я ему сердце выну! Ну?!
Цыплухин промолчал, хотя вопрос вертелся на языке, жег его, терзал. Но он не мог задать его, не было на это душевных сил. Вопрос был о Софье.
Снова вспомнилось то кафе с названием «Лидочка», где они с Софьей были последний раз. С тех пор не видел ее, не слышал, помнил только тот страшный момент, когда она поднялась со стула, чтобы идти домой, а он, Георгий Цыплухин, промямлил что-то про обязательные дела в центре города, из-за которых он никак не может ее проводить. Само собой, провожать пошел Апанасов. А Георгий сидел в зале, который сразу, как Софья ушла, показался пустым и тихим, с непритязательными столиками и бледными картинками на стенах. Уединение