люди стали пуганные, недоверчивые, старающиеся по максимуму отгородиться от внешнего мира. Разве что на окраинах можно обнаружить старые дома, чьи такие же старые жильцы не удосужились закрыть свои парадные от посторонних. Но до окраины далеко, да и не за тем Натка оттуда выбиралась, чтобы сейчас вернуться. Попасть в чужой подъезд – на самом деле раз плюнуть! Надо просто постоять на крыльце, подождать пока кто-нибудь не выйдет или не зайдёт, чтобы ужом скользнуть внутрь. Утром задача облегчается – люди спешат на работу и обычно не оглядываются на дверь, порог которой только что переступили.
Вот и сегодня Натка осуществила это привычное действо легко и быстро. А дальше… дальше было всё как и предполагал Митрий: последующие походы в магазин, где смуглый продавец уже улыбался ей как родной, шатание по улицам, скамеечки, другие подъезды, короткий сон на их ступенях вечером, крепкий сон, а точнее алкогольная кома у мусоропровода ночью…
Сутки пронеслись в дурном угаре, и через двадцать четыре часа после того, как она вышла из автобуса, Натка снова стояла, покачиваясь, в тех же предрассветных морозных сумерках, с последними пятьюдесятью рублями в кармане. И на что их потратить вопрос не стоял.
– Утро доброе, красавица! – со смехом приветствовал её всё тот же продавец-азиат, который, похоже, работал за кассой бессменно и в отдыхе не нуждался, – Снова дринк? Это который уже дринк у тебя? Плохо будет!
– Мне уже плохо, – процедила Натка, шлёпая перед ним на прилавок последнюю купюру.
– Понял! – воскликнул парень и нырнув в подсобку, заголосил оттуда, – Скорая помощь уже в пути!
Натка зажмурила глаза и хотела прижать ладони к ушам, чтобы не слышать этих до отвращения бодрых звуков, но руки налились тяжестью и плетьми повисли вдоль тела. Что – уже? Сколько дней она пьёт?
– Держи, красавица!
Пластиковая бутылка 0,5 появилась перед её застывшим взглядом, но Натка не пошевелилась. Голову сжимал каменный обруч, перед глазами всё плыло.
– Эээ, красавица! – продавец засуетился, выскочил из-за прилавка, приобнял её за плечи с насмешливым сочувствием, – Совсем плохо, да? Совсем конец? Слушай, а потерпи до обеда? Тут рядом где-нибудь погуляй, а? Я сменюсь, кассу сдам, и ко мне пойдём. Выпить, покушать, отдохнуть, а?
Его рука скользнула вниз по Наткиной куртке, и сразу – снова вверх, под неё. Мокрые губы ткнулись в ухо.
– Мы втроём квартиру снимаем, – уже шептал азиат, елозя ладонью по Наткиным джинсам, – Хочешь к нам? Кормить, поить будем, а? Ты только…
Она с силой отпихнула его, выдернула из кармана смятый пакет, подобранный возле одного из подъездов, сунула туда бутылку, покачиваясь, пошла из магазина.
– Ну и вали, пьянь! – донеслось вслед, – Больше не приходи, не продам! Вот шлю…
Звук захлопнувшейся двери обрубил звук его голоса на полуслове, но Натка ничего не потеряла – это слово было ей прекрасно