Ехать стало невозможно.
– Мне это надоело. Марк! Может, пройдёмся пешком? Эй! – крикнул Генрих, высунувшись из окна.
«Эй!» отвечали ему полураздетые загорелые дети.
Вначале город казался прекрасным, выбеленным и ухоженным, однако, чем дальше к центру, уже пешком, продвигались трое, тем меньше улицы радовали и восхищали, и тем больше вызывали смешанные чувства. Это выражалось в клумбах. Чаще попадались сорняки, что не срезанными лозами удушали благородные цветущие растения. Выражалось и в стенах – трещины, плесень и мох проедали их то здесь, то там.
Каждая стена была расписана незаметным с первого взгляда узором. Но стоило ненадолго задержаться на ней, как узор будто сам собой проступал, напоминая то мороз на окнах, то орнамент, а то и древние письмена, стилизованные под единый рисунок. Это удивляло и немного отвлекало от запущенности и упадка. Быть может, первое впечатление об этом чудном городке замылило взгляд, и детали, портящие его, не сразу бросились в глаза.
Трое пробились сквозь тучи любопытных зевак. Марк их не замечал. Фред улыбался шире лица. Походка его постепенно стала уверенной, размашистой. Мелкий дождик, плавно перешёл в снег, но это только прибавило настроения. Снежинки ложились прямо на яркие красные цветы и зелень, и быстро таяли. Улица покрылась тонким слоем снега и влаги. Что особенно восхищало в местных жителях, они настолько привыкли к резким сменам погоды, что и в снег одевались по летнему. У большинства были открыты плечи, руки и ноги.
Генрих шёл позади и настороженно наблюдал за Фредом Берроу. Что-то ему явно не нравилось. То ли его уверенная походка, то ли некая только что проявившаяся надменная наглость. Никакого уважения к чужому, не похожему на наш, Миру в нём не чувствовалось с самого начала. Фогель слишком хорошо знал биографию Фредерика, чтобы быть уверенным – да, это он самый. Но Марк шёл рядом, спокойно глядя вперёд, в сторону башни.
– Эй! – воскликнул Берроу и присвистнул.
«Вот это уже верх наглости! – подумал Генрих. – Не знать местных обычаев и позволять себе такое… Нет, да он издевается!»
Фредерик подхватил подбежавшего к нему ребёнка и усадил себе на плечо.
«Я знаю народы, в которых прикасаться к детям считается смертным грехом. Говорят, что это убивает душу ребёнка».
Но Фреду было всё равно. Он вёл себя как турист и ни капли не стеснялся бесцеремонно похлопывать мужчин по плечу и щипать женщин пониже спины.
– Шайзе! – не вытерпел Фогель и подошёл к Марку. – Скажи ему, чтобы так себя не вёл. Он в чужом незнакомом Мире.
– Расслабься, Птица. Видишь, люди ему рады.
– Да, но, – Генрих не понимал, как он, водитель, объездивший десятки Миров и повидавший сотни народов со своими культурами, и ни разу не вторгавшийся в чужой монастырь, не может даже пальцем притронуться там, где ему не разрешено. А этот самодовольный самоуверенный