друг с другом и в промежутке меж телами, когда ни одно не прикасается к другому, кажется, что нет расстояний, и сердца бьются одно в одно, быстро, громко. Ведро я, конечно же из рук выпускаю, оборачиваюсь. Пугаюсь от того, как близко. Я чувствую его.
– Ну я же сказал: сделаю сам, – качает головой, в его голосе добрая насмешка, а я просто хочу быть хоть чем-то полезной. Он вздыхает, словно читая мои мысли.– Вам, девушкам из больших городов, видимо, чуждо это.
– Что это? – я выныриваю из кольца его рук и позволяю своим глазами любоваться смуглой спиной, покрытой татуировками мифических животных.
– Чувство доверия к мужчине, – он кидает ведро на столик, и краем глаза следит за моей реакцией.
Я пожимаю плечами, в свитере грязно-розового цвета становится зыбко, чувствую, как мурашки ползут по голове.
– Смотря кого ты называешь мужчиной, в больших городах такие не водятся.
Он удивленно приподнимает брови: гримаса искреннего удивления.
– А как же деньги, статус, власть? – в его голосе неприкрытая издёвка, он смеется над этим миром.
Смеюсь и я.
– Ты должен знать, что мне это неинтересно, – а с чего бы ему знать…
Тагар ошеломлённо оборачивается, попутно чиркая спичкой о коробок.
– Да, – кивок, – я знаю, – зажжённой спичкой по древней конфорке, одной рукой повернуть вентиль газового баллона и вот: чайник уже греется на огне.
Как ни в чём ни бывало, Тагар натягивает на себя широкую серую майку.
– Чашки на верхней полке шкафа справа, достань их пока, нужно посмотреть за камином, – мною командовали. Наверное, в моей родной столице такое поведение свободные мужественные женщины приняли бы за оскорбление их чести и достоинства, ведь они привыкли всё делать сами, всем заправлять сами. А мной распоряжались, и мне это нравилось.
Тянусь к верхней полке и достаю красивые чашечки из необожжённой глины. Кажется, здесь всё сделано своими руками, возможно, даже и этот кирпично-деревянный дом.
Тагар возвращается быстро. Руки в угле, и по щеке пролегает чёрная угольная полоса. Степень его хозяйственности меня поражает, каждая его клеточка, кажется, пропитана "мужественностью".
– О, нашла чашки, молодец, теперь поищи мёд, вон среди тех банок, выбери какой тебе нравится, – он указывает на заботливо укутанные полотенцами баночки, стоящие на полу, а я не могу отвести взгляда от пролегающей по щеке угольной дорожки.
Тянусь пальцами, дотрагиваюсь, мягко проводя по бритому лицу, стираю едкую пыль. Под пальцами ощущаю крохотный шрам, а кожа тёплая, гладкая. Он замирает, будто бы наслаждаясь этими прикосновениями. Мы оба замираем, когда я опускаю свою руку, глаза в глаза. А глаза у него чёрные, хоть и голубые.
– Там, – указываю на свою щёку, – была зола.
Он улыбается, прикасается к тому самому месту.
– А, спасибо, – и комната наполняется едва зримым теплом.
Метель