бы, нерпы, вас не били —
мы бы водку с вами пили
да играли в домино.
Все законно! План на двести!
Нами все довольны в тресте!
Что хандришь, как семга в тесте?
Кто с деньгами – не хандрит.
Можешь ты купить с получки
телевизор самый лучший —
пусть футбол тебя взбодрит
в дальнем городе Мадрид.
Но с какой-то горькой мукой
на жену свою под мухой
замахнешься ты, грозя,
и сдадут внезапно нервы…
Вздрогнешь – будто бы у нерпы,
у нее кричат глаза.
«Ну разве может быть у шкурника…»
Ну разве может быть у шкурника,
у прохиндея, торгаша
душа бродяги и ушкуйника —
исконно русская душа?
Но за водчонкой и закускою,
на хлеб насыпавши сольцы,
«Люблю природу нашу русскую» —
вздыхают часто подлецы.
И едут к зарослям и порослям,
все воздыхая о Руси,
чтоб отдохнуть от старых подлостей,
для новых – силу обрести.
Но, подозрительно зажавшаяся,
природа чувствует всегда
тупых, завравшихся, зажравшихся
и гневно прячется в себя.
Когда, лоснясь, охотой балуется
самоуверенный долдон,
цветы ему не улыбаются,
хоть он в обратном убежден.
Когда стукач с невинным спиннингом
фальшиво песенки мычит,
то лес глядит угрюмым схимником,
лес подозрительно молчит.
Они к природе обращаются,
ну а не ведают о том,
что вся природа отвращается
от них с презреньем и стыдом.
Баллада о ложных маяках
И оные огни поддельные смущают души рыбацкие вселением надежды обманной…
Нам уже наворожили столько лжи
голубые ледяные миражи.
Врали метеопророки,
врал компа́с.
Бог
неверующих нас,
видно, спас.
Сколько нищий в своей жизни медяков,
столько видели мы ложных маяков.
И суденышко,
зверея от ругни,
мы вели на эти подлые огни.
Но огни от нас давали стрекача.
Киль корябался о камни,
скрежеща,
и с ладоней кожу клочьями срывал
вырывающийся, спятивший штурвал.
Мы затерты.
Льды суденышку по грудь.
Нам бы в бухту,
нам бы малость отдохнуть,
зацепиться ржавым якорем за дно,
подремать с водой спокойной заодно.
Но мы тычемся опять о миражи,
так что ржут соленоусые моржи.
К порошковому привыкнув молоку,
мы не верим никакому маяку.
Можно