вцепился в Бабу. Троп колотил по Фонле.
– Вы же обещали помочь!
– Я и помогла, чем смогла, – нагло сказала вредная старуха, – теперь весь Мир узнает, что Песня вернулась. Знает Шароград – знает весь Мир. А там уж и про летучий остров заодно спросите, мож, кто видел, куда его ветром сдуло. – Тут Бабу заклянчила жалобным голосом: – Фонла, они в меня вцепились.
Фонла резко накренилась, Бабу ухватилась за перья, а Троп и Силь не успели – и полетели в долину вслед за Душаней.
Глава 7. Шароград
Душаня, раскинув руки, медленно опадала в долину. На нее с мелодичным звоном осыпались золотинки Песни. Бабу что-то наколдовала с ее падением, и оно намного больше напоминало полет. «Хотела летать, вот и летаю: на летучем острове, на пурушатах, на двуглавой птице и даже сама по себе и бесконечно пою, – думала древока. – Ива, познавшая оммм-ном-ном, умеет исполнять желания, – и добавила хмуро, – ю-ху-у».
Долина добродушно распахнулась навстречу причесанными полями, ровными рядами овощей и колосьев. В центре возвышался над всем Шароград – город-куст. От земли во все стороны ветвились белые улицы, на которых синими гроздьями колыхались дома, составленные из нагромождения шаров больших и малых. И посредине всего этого спелого великолепия к небу одиноко тянулась ниточка синих шаров – то ли башня, то ли развлечение, увенчанное белым куполом.
К Шарограду нехотя вились пыльные дороги, а громада города их проглатывала, будто спагетти на обед, своими разинутыми воротами-арками. Ни одна дорога не избежала этой участи, не извернулась в обход к небольшому лесочку, за которым привольно растеклась Неугомонная[6]
Душаня наконец упала. Вышло далеко от Шарограда, в душные от жары поля, по-августовски налитые красными, желтыми, оранжевыми, фиолетовыми лопающимися плодами. Белая древока лежала в луже из раздавленных ею красных помпидольчиков и смотрела в небо. Она видела, как далеко в золотистых волнах Песни парила страшная Фонла. Она видела, как трепыхался на ветру огненный вихор падающего йодрика, как рассекал синей стрелой воздух долговязый плюхель. Душаня закрыла глаза.
Силь и Троп со свистом неслись к земле, к месту чуть дальше, чем заросли помпидольчиков, пока не зависли на мгновение перед колышущимися травинками, щекотавшими нос, а затем, одновременно чихнув, бухнулись на землю. Силь незамедлительно вскочил и подбежал к Душане. Он с ужасом разглядывал белую шерсть в густой красной луже.
– Следующий пункт в моем плане: найти Бабу и скинуть ее с ее гадской птахи, – ворчал Троп, отряхиваясь и подходя к неподвижно лежащей с закрытыми глазами Душане. – Почему она валяется? Эй, пушистик, ты что, сломалась?
– Нет, – не открывая глаз, сказала Душаня.
Силь облегченно выдохнул и, наклонившись ближе, осторожно спросил, будто боялся сдунуть ее с места:
– Тебе не больно?
– Нет.
– Ну, так подпрыгивай и вперед, – нетерпеливо махнул хвостом Троп, – а то, смотрю, у тебя хобби валяться в ужасе от всяких там событий и прятаться по кувшинам.
– Не лезь к ней, – одернул его Силь и уселся рядом с древокой на землю. – Тебя бы скинули