странные сборы: совершенно непонятно, что брать с собой. На восточном побережье, в Нью-Йорке, от которого до Нью-Хейвена всего сто двадцать километров, намного теплее, чем в Москве, поэтому зимнее пальто с чернобуркой решили продать ради денег, а норковое манто и дубленку пока сохранить. В чемодан попали пара лучших туфель и платьев, купальник, немного белья, плащ. Ирина целый ящик загрузила красками и еще упаковала тяжелый походный этюдник со складными ножками на винтах. Лариса Марковна спорить не стала, хотя сомневалась, что живопись станет для дочери призванием и произведет на американцев неотразимое впечатление. Впрочем, она не специалист и уже один раз ошиблась, когда Леонов сказал, что Ира – редкий талант. В любом случае дочь там устроится, там все как-то устраиваются. Однако ее единственная девочка, ее кровинка, уезжала в неизвестность, где может случиться непредвиденное. Лариса отобрала из своих ювелирных украшений самые ценные, но не самые любимые, присовокупила удивительной красоты браслет с изумрудами, который Раушан незадолго до смерти сама надела на руку внучке, и велела дочери спрятать подальше – на крайний случай. Выскребла из потайного места последние пятьсот «зеленых» (Ире на первое время) и заняла у подруг побольше «деревянных» – в аэропорту наверняка придется за что-нибудь доплачивать.
Между тем Ирина настроилась на быструю победу: полгода, от силы год – и о ней заговорят. Теперь или никогда. Но вот вещи упакованы, появилось время для размышлений, и вера в удачу опять сменялась приступами тревоги, беспокойным ощущением, что она совершает ошибку – такая неопытная, за границей никогда не была, языка не знает – куда и зачем она стремится? Не напоминает ли это погоню за синей птицей, живущей за морем? Правильно ли искать счастья на стороне? Хотя Гоген[19] поступил именно так и стал знаменитым.
Ирина опять потеряла сон, нервничала, и приступы астмы не заставили себя долго ждать. Она часто ходила на кладбище к маме Рае и Аташке, убиралась там, разговаривала с ними, и эти беседы действовали на нее благотворно, но что они, безгласные души, могли ей посоветовать? Пригласила друзей и приятелей из бывшей богемной тусовки в недорогое арбатское кафе на прощальный торт с бутылкой сухого вина. Все искренне завидовали ее предстоящему путешествию, говорили, что с таким умом, обаянием, азартом, с ясной целью – всего можно достичь. Но моральной поддержки она не нашла, компанию больше занимали пересуды бывших знакомых, уехавших в США, публикации в бульварной прессе. Ирина почувствовала себя неуютно, поблагодарила за внимание, за теплое напутствие и с тяжелым сердцем пошла домой. Наташа беленькая оказалась в отпуске, а черненькая – в командировке, им она написала по прощальной записке.
Позвонить Сереже долго не решалась, наконец предложила встретиться, но не дома, а в Александровском саду – на глазах у толпы вряд ли он затеет скандал. Опасения оказались напрасны: бывший муж явился абсолютно трезвым и настроенным доброжелательно.