внутрь, взял верх. Я не от тебя ушла, я ушла от всего, что мешает работать. Вдруг стало страшно – умру и ничего не оставлю после себя. Я рождена для творчества, я не создана для семьи, прости.
– А я не хотел делить тебя с творчеством, мне страшно было думать, что ему ты будешь отдаваться так же, как и мне, целиком, и тогда для меня уже ничего не останется. Поэтому сопротивлялся, не давал тебе рисовать, – угрюмо признался он.
– И этим убивал мою любовь к тебе. А она была такая большая. Мы хорошо понимали друг друга и жили как сиамские близнецы. Помнишь?
– Мне жаль.
У него было такое страдание в глазах, что Ирина не могла этого вынести.
– Ладно, пора. Ты звони. Там мне не с кем будет посоветоваться.
– Обязательно. Ты тоже звони и ничего не бойся.
– Я готова к испытаниям. Но это перелом всей жизни, а новое всегда трудно.
– Понимаю. Желаю тебе мужества и успехов.
Они поцеловались и испуганно отпрянули друг от друга, словно страшась убедиться, что все еще неравнодушны.
Провожать Иру в Шереметьево поехали Лариса с Леней. Багаж сдали заранее, осталась ручная кладь, которая по правилам не должна превышать пяти килограммов. Какой-то знаток научил Ларису, что на личные вещи никто не обращает внимания, поэтому все берут в самолет, сколько могут поднять. Большую дорожную сумку Иры набили битком, однако дорогой антикварный самовар с липовой справкой «ширпотреб» никуда не лез.
– Возьмешь под мышку, – сказала мать дочери, – и понесешь вот так, непринужденно.
Лариса пыталась показать, как надо независимо улыбаться, но не смогла. Все трое находились в смятении, натужно шутили, обсуждали, как скоро будут здесь же встречать Иру из Нью-Йорка с цветами и шампанским. Однако в глубине души готовились к бессрочной разлуке, оттого нервничали, хотя друг с другом об этом не говорили.
Ожидание в зале аэропорта тянулось бесконечно. Наконец объявили посадку. Когда подошли к стойке, досужие контролеры, изучившие все уловки русских путешественников, потребовали взвесить ручную кладь. Резюме было кратким:
– Выгружайте до нормы или доплачивайте за лишний вес.
– Сколько? – дрожащим голосом спросила Лариса, соображая – хватит ли денег?
Денег хватило впритык.
– А у нас еще самовар в руках. Легкий. Пропустите, пожалуйста, – попросила она жалобно.
– Это отдельная вещь, а ручная кладь должна быть единственной.
Препирались долго, но ничего не вышло. Расстроенная Лариса чуть не плакала, прижимая к груди категорически отвергнутый подарок Сарре.
У Ирины лицо кривилось, словно зубы болели. Она сказала, сделав над собой усилие:
– По-моему, все это напрасная затея.
– Как тебе не стыдно! – воскликнула покрасневшая от огорчения мать. – Столько сил затрачено, столько денег! Я последнего здоровья лишилась, а ты не рада!
– Рада, рада, – отмахнулась дочь, но выражения лица не изменила.
– Документы, – коротко бросил контролер.
Ирина