тихо произнесла я. – Но герцог это отрицает.
– Так, – кивнула принцесса Мария. – А как свадьба?
– Какая свадьба? – спросила я, попытавшись сыграть в дурочку.
– Свадьба леди Джейн и старшего сына герцога! Какая же еще? – с заметным раздражением ответила принцесса. – Что говорят об этой свадьбе при дворе?
– Говорят, леди Джейн совсем не хотела выходить замуж, да и сын герцога тоже не мечтал жениться.
– Тогда зачем герцог устроил их свадьбу?
– Может, Гилфорду настало время жениться? – наугад ляпнула я.
Глаза Марии сверкнули, как лезвие ножа.
– И что, других причин ты не знаешь?
– Ни о чем другом я не слышала, ваше высочество.
– А как ты очутилась здесь? – спросила принцесса, явно потеряв интерес к леди Джейн. – Неужели сама попросилась в эту ссылку? Сменить королевский двор в Гринвиче на захолустье, уехать от своего отца?
Язвительная улыбка Марии показывала: она понимает, что я здесь не по собственной воле.
– Сэр Роберт велел мне поехать, – созналась я. – И герцог тоже.
– А они сказали зачем?
Я закусила губы, боясь ненароком выдать главный секрет.
– Они сказали, что королю сейчас все равно не до шутов. Чем мне слоняться по дворцу, лучше составить вам компанию.
Принцесса Мария посмотрела на меня так, как до сих пор не смотрела ни одна женщина. Испанские женщины были приучены глядеть в сторону; это считалось признаком скромности. В Англии женщины упирались глазами в землю. Пажеская одежда, хотя бы внешне делавшая меня мальчишкой, позволяла мне не прятать глаза и держать голову высоко. Это было одной из многих причин, почему я не противилась ливрее и не слишком завидовала платьям фрейлин. Принцесса Мария не отводила глаза и не опускала их вниз. Она унаследовала прямой отцовский взгляд. Я сразу вспомнила портрет короля Генриха: горделивая поза, руки, упирающиеся в бока. Это был взгляд человека, родившегося с ощущением, что ему суждено править миром. Сейчас на меня точно так же смотрела его дочь. Мария разглядывала каждую черточку моего лица; она читала по моим глазам. Мы с ней отличались не только возрастом и происхождением. Ей было нечего скрывать. Я же ощущала себя маленькой лгуньей, которую вот-вот раскусят.
– Ты чего-то боишься, – вдруг сказала она. – Чего?
Вопрос застал меня врасплох, и я едва не рассказала ей, чего боюсь. Я боялась многого. Боялась быть схваченной, боялась инквизиции, подозрений. Я боялась пыточных застенков и огня костра, начинающего лизать босые ступни осужденного на сожжение. Я боялась случайно выдать и обречь на смерть тех, кто помогал нам с отцом. Я боялась самого воздуха заговоров.
К счастью, мне хватило сил не проболтаться. Тыльной стороной ладони я потерла пылающую щеку и сказала:
– Я не боюсь. Просто волнуюсь. Другая страна. Придворная жизнь. К этому надо привыкнуть.
Принцесса Мария молчала. Видимо, обдумывала сказанное мною. Потом ее взгляд потеплел.
– Бедная девочка. Ты ведь еще совсем юная, чтобы плыть