ли я еще заниматься этим, но уж если буду, то знаю, кого выбрать. Я тебе ее показывал. – Он взглянул на часы. – Господи помилуй! Уже почти пять! Мне давно пора возвращаться!
Он умчался. Я никуда не спешил и лениво побрел по тропинке. Как я уже обнаружил, куда бы вы ни шли в Канова-Спа, вы гуляете по саду. Не знаю, кто подметает и вытирает пыль с деревьев в этих лесах, которые занимают более тысячи акров, но, безусловно, это образцовая домохозяйка. По соседству с отелем разбросаны павильоны и здание с горячими источниками, и все это в окружении лужаек, кустов и цветов. В тридцати ярдах от центрального входа – три фонтана в классическом стиле. В этих курятниках, которые называют павильонами, плюнуть негде, но зато есть собственная кухня. Два из них, «Покахонтас» и «Апшур», находятся в ста ярдах один от другого и соединены тропинкой, петляющей между клумбами. Их и предоставили пятнадцати, то есть десяти, поварам. Наши апартаменты под номером 60, Вулфа и мои, находятся в «Апшуре».
Я беспечно шел вперед. Там есть на что посмотреть, если вас это интересует. Гроздья ярко-розовых цветов на кустах, которые Оделл назвал горным лавром, петляющий ручеек с перекинутыми через него то здесь, то там крошечными мостиками, какие-то деревья и птицы, и вечнозеленые растения, и тому подобное. Я ничего не имею против. И правда, в таком месте что-нибудь обязательно должно расти, но, честно говоря, вдохновения все это не вызывает. Никакого сравнения, скажем, с Таймс-сквер или Янки-стэдиум в Нью-Йорке.
Ближе к главному зданию, особенно там, где расположены павильоны и минеральные источники, более людно. Полно народу ездит в машинах, верхом, реже идут пешком. Большинство из тех, кто ходит пешком, – негры в униформе Канова-Спа: черные бриджи и ярко-зеленые куртки с большими черными пуговицами. На боковых аллеях еще можно увидеть, как они улыбаются, но в основном они выглядят так, словно заняты делом государственной важности.
Я пришел в «Апшур» чуть позже пяти. Номер 60 находился в конце правого крыла. Я осторожно отворил дверь и вошел на цыпочках, чтобы не разбудить младенца, но, открыв с еще бо́льшими предосторожностями дверь в следующую комнату, обнаружил, что она пуста. Все три окна, которые я оставил приоткрытыми, были заперты. Внушительная вмятина посреди кровати не оставляла никаких сомнений относительно того, кто лежал в ней. Одеяло, которое я, уходя, с любовью расправил на нем, сбито в ногах. Я посмотрел в прихожей: его шляпы не было. Я прошел в ванную и вымыл руки. Мне было неспокойно. За десять лет я привык находить Ниро Вулфа, как статую Свободы, там, где его оставил. Все это было весьма огорчительно, не говоря уже об унижении сознавать, что он порхает, словно колибри, и лижет сапоги какого-то паршивого колбасника.
Я ополоснулся, сменил рубашку и уже намеревался пойти в главное здание, как сообразил, что Фриц и Теодор убьют меня, если я не привезу его назад в целости. Поэтому я направился прямиком в павильон «Покахонтас».
Там было куда шикарнее, чем в «Апшуре». В нижнем этаже – четыре общие комнаты приличного размера. Еще подходя к двери, я услышал шум. Повара недурно проводили время. Я уже