вспоминая, тихо затянул Серега и вздрогнул от телефонного звонка. Все-таки не так уж весело тогда было.
– Слушаю, товарищ начальник, – явно куражась отозвался он. – Когда? Утром? Сейчас? Буду, конечно!
И заорал:
– Царевна!
Подруга влетела, жестикулируя как глухонемой, напоминая о соседях.
– Разлучают нас, – дурачился Серега, приглашая, отбросив край одеяла. Раскрыл объятия: – иди ко мне. Прощаться будем. Зеленоглазая моя… лягушка.
Получил подзатыльник:
– Только царевна! И никаких там… и здесь, и тут… еще…
Нина шла на остановку, вколачивая широкие каблуки видавших виды сапог в асфальт. Она плакала, навзрыд, но беззвучно, без слез. Оглянулась. Наверняка, наблюдает, прячась за шторами.
Синее авто плавно затормозило. Подруга навстречу жалко улыбнулась, дождалась, когда Нина займет заднее сиденье, заставила машину покинуть место обзора, как можно, быстрее.
Переодеваясь, Нина, судорожными глотками, старалась сбить ком, застрявших в горле слез.
На эту командировку не могла не согласиться. По приезду уйдет от мужа. Да просто не вернется в этот дом.
Мужа вырастила бабка Феня. Дрянь – баба, отзывались односельчане. Обзывали более точно и звучно. Счастливая, как помойное ведро – всегда полное. Она выливала гнусно пахнущие фантазии на жену любимого внучка щедро, с веселостью полоумного.
В остальном, казалось бы, адекватный, Нину муж изводил запредельной здравому смыслу ревностью. Работу в городе одобрил: зарплата приличная. Но, по наущению бабки, по утрам, в сенях, прежде чем выпустить за порог, заставлял Нину показывать нижнее белье. Оно должно быть старым, колготки драными. Их, пониже резинки, дырявил, и штопал сам безобразными стежками. Знал, был уверен: женщина в таком белье даже изнасиловать себя не позволит. Будет биться до последнего, только бы не явить такой срам чужому глазу.
Нина, по возможности, старалась отказываться от командировок. Быть изнасилованной остервенело, с ужасающей изобретательностью… Перед каждой поездкой.
– Сытой баба должна быть, дом покидая! – смеясь, учила бабка Феня. – Сиськи мяты до синяков! Чтоб на других мужиков глядеть противно было.
Нина, сдерживая стон отвращения, судорожно вздохнула. Все. Все! Это все. Не вернусь.
Майя порхала между плитой, мойкой и столом. Крупный, розовощекий муж, в окружении веселых детей выглядел счастливым. Уминая очередную порцию оладушек со сметаной, он, между делом, поглядывал на грациозную, миниатюрную женушку. Жизнерадостная, заботливая, умная-я!
Майя, прихватила с полки, запевший телефон, приставила к уху, прижала плечом, продолжая печь оладушки. Переговорив, медленно выключила плиту, замерла.
Муж, замедляя работу челюстей, тревожным взглядом вопрошая, воззвал к тугому хвосту волос на затылке стянутому. Забыл суть вопроса, застряв на моменте пониже спины, что скульптор небесный ваял с особой любовью.
– Мы, – поворачиваясь, медленно проговаривала Майя каждое слово, – через недельку поедем на море.
– По-до-жди-те! – пытаясь остановить