солнце, хоть и клонилось к горизонту, всё еще давало достаточно света. Стены, вернее, стена, поскольку маяк был круглым, была построена из кирпича двух цветов: красного и белого. Цвета закручивались вокруг всей постройки в две спирали, утончавшие свои витки к вершине, словно для того, чтобы в момент максимального напряжения этого скручивания разродиться путеводным огнем для моряков и пеших путников.
– Девятнадцать, – подал голос Бенедикт.
– Что, простите?
– Девятнадцать витков красного и белого.
– А-а, – протянул Манилло, не особо поняв причины, но исполнившись уважения.
– А почему? – бестактно спросил Энрике совершенно не в своей манере.
– Почему? На все есть причины, дорогая лама. На все. И даже на девятнадцать витков.
– И какая же?
– Я просто люблю число девятнадцать, – с усмешкой сказал Бенедикт, полуобернувшись на бредущих за ним друзей.
Когда друзья и смотритель оказались внутри маяка, Бенедикт проследил, чтобы дверь была плотно закрыта на все имеющиеся засовы. В качестве последней меры предосторожности он подвесил колокольчик на маленький крючок над косяком так, чтобы открывающаяся дверь задела его.
– Для порядка, – упредил он вопросы друзей.
Внутри маяка была большая центральная колонна, с винтовой лестницей, карабкающейся к верхней площадке. На нижней же было скромное жилье Бенедикта. Смотритель споро пододвинул стул для Манилло, который рухнул на предложенное место, только сейчас поняв, как он устал за день. Энрике попросил его ослабить тесемки на рюкзаке, чтобы размять ноги, что мальчик с охотой и сделал. Первые шаги у ламы выдались не самыми грациозными, но уже через пять минут он резво бегал по дощатому полу, иногда попадаясь под ноги Бенедикту, чем вызывал некоторое недовольство у кота. К чести Энрике стоит заметить, что он каждый раз извинялся. Пока Манилло с улыбкой смотрел на скачущего друга, смотритель быстро сообразил на стол нехитрую снедь. Сыр, хлебный каравай, с особой бережливостью на свет извлекли банку засоленной макрели. Не забыл смотритель и про чайник, который начинал негромко пофыркивать на крюке у очага в углу. От предложения Манилло Бенедикт тоже отказываться не стал, высыпав в плошки остатки орешков и сушеные яблоки. Однако галеты брать не стал.
– Еда путников. Еще пригодятся. А пока давайте есть.
Мальчик и смотритель накинулись на еду, словно в последний раз ели никак не позднее позапрошлой недели. Манилло в основном налегал на сыр и хлеб, заедая яблоками, а Бенедикт чаще обращал внимание на банку макрели. Энрике едва успевал переводить взгляд с одного на другого, будучи так шокирован скоростью происходящего.
Спустя время Манилло и Бенедикт отодвинули тарелки, с удовольствием откинулись на спинки стульев, а смотритель набил трубку. Ароматный дым медленно поплыл по комнате, щекоча ноздри мальчика.
– Теперь можно и поговорить.
Поначалу рассказ не удавался: Манилло был смущён слушателем,