я.
Эльвира вытерла слезы с морщинистых щек:
– Когда пришло письмо… пресвятая дева, тебе надо было ее видеть. Она просто обезумела, кричала и плакала. О, это было ужасно! А потом она… она захлопнула дверь и никого не подпускала, даже меня. Я умоляла ее выпить отвар, чтобы отдохнуть и успокоиться, пока ты не вернешься, но она приказала мне уйти. Сказала, что никто, кроме самого Господа, теперь не может ей помочь.
– Я о ней позабочусь, – пообещала я. – Идите приготовьте еще отвара. Только прежде, чем его принести, немного подождите.
Я снова ободряюще улыбнулась, глядя ей вслед, и лишь затем повернулась к двери спальни. Как же не хотелось туда входить. Хотелось бежать прочь.
– Подожду здесь, – сказала Беатрис, – на случай, если понадоблюсь тебе.
Глубоко вздохнув, я взялась за засов. Внутренний замок сняли некоторое время назад, после того как мать заперлась в спальне во время припадка. Она оставалась там два дня с лишним, и в конце концов дону Чакону пришлось взломать дверь.
Следы ее ярости я увидела сразу же, войдя в комнату. По полу были разбросаны разбитые флаконы, бумаги, содержимое опрокинутых сундуков. Несколько раз моргнув, чтобы глаза привыкли к полумраку, я шагнула вперед. Моя нога наткнулась на какой-то предмет, тот со звоном покатился по полу, тускло отсвечивая и оставляя за собой влажный след.
Кубок с отваром доньи Эльвиры.
– Мама! – сказала я. – Мама, это я, Изабелла.
До меня долетел слабый запах плесени, обычный для старого замка, под которым протекала река. В темноте начали возникать знакомые очертания. Я различила провисшую кровать, парчовые занавески, что касались устланного тростником пола, ткацкий станок, веретено на прялке возле разбитого окна, незажженную жаровню, а в нише – обитый тканью трон матери, забытую реликвию под балдахином с гербами Кастилии и ее родной Португалии.
– Мама? – Голос мой дрогнул, и я сжала кулаки, убеждая себя, что бояться нечего.
Мне приходилось делать это и прежде. Лишь я одна могла увести королеву от опасной грани, а оказывалась она там не раз. Из всех в нашем хозяйстве только я могла ее успокоить, вселить в нее разум, когда ее охватывал припадок. И ни разу она не причиняла мне вреда.
Послышался шорох ткани, и в тени возле кровати я различила силуэт матери. Вдруг вспомнилась кошмарная ночь, когда умер мой отец, и мне показалось, будто я вижу призрак кондестабля.
– Мама, я здесь. Выходи. Скажи, что тебя напугало?
Она осторожно двинулась вперед. Растрепанные волосы обрамляли бледное лицо, длинные белые пальцы мяли платье.
– Hija mía, он здесь. Снова явился, мой мучитель.
– Нет, мама. Это всего лишь ветер.
Я подошла к буфету, щелкнула кремнем, чтобы зажечь свечу, но мать вскрикнула:
– Нет, не надо света! Он меня увидит! Он…
Крик оборвался, когда я повернулась к ней, держа в ладонях зажженную свечу. Дрожащий круг света отбрасывал тени высоко на стены.
– Видишь, мама? Здесь никого