чтобы ты писал меня ню, – сказала она.
– Ой, – ответил он.
– То есть носки можешь не снимать, если не хочешь. – Она ухмыльнулась. – Но помимо них – ню.
– Ой, – снова сказал он. Мозг его свело конвульсией, когда она упомянула ню.
Люсьену очень хотелось сердиться и дальше, но со временем он стал верить, что женщины – чудесные, загадочные и волшебные существа, к которым относиться нужно не только уважительно, а и почтительно, и даже – с трепетом. Вероятно, этому его научила мама. Она говаривала: «Люсьен, женщины – чудесные, загадочные и волшебные существа, к которым нужно относиться не только уважительно, а и почтительно, быть может, даже – с трепетом. А теперь иди мети лестницу».
«Загадочные и волшебные», – хором вторили ей сестры и кивали, а Мари обычно протягивала метлу.
Волшебные и загадочные. Н-да, в этом вся Жюльетт.
Однако отец, кроме этого, сообщал ему, что они же – эгоистичные и жестокие гарпии, которые вполне готовы вырвать мужчине сердце и смеяться, пока он страдает, а они точат себе коготки. «Жестокие и эгоистичные», – кивали сестры, а Режин уволакивала последний кусок пирога с его тарелки.
И в этом тоже была вся Жюльетт.
Говорил же его учитель Ренуар: «Все женщины одинаковы. Мужчина должен просто отыскать свой идеал и жениться на ней, чтобы все женщины на свете стали его».
Она была такова – Жюльетт. Она была для него всеми женщинами на свете. С девушками Люсьен бывал и раньше, даже влюблялся, но она его обволокла, ошеломила, как штормовая волна.
«Но даже если ты себе такую нашел, – продолжал Ренуар, – это вовсе не значит, что тебе не захочется видеть голыми их всех. Только больного оставляет равнодушным симпатичная грудь».
– У меня нет красок, у меня для картины такого размера даже нет холста, – сказал Люсьен.
– Какого размера, cher? – кокетливо улыбнулась она.
– Ну, полотно должно быть крупным, я думаю.
– Это потому что я – крупная женщина? Ты это хочешь сказать? – Жюльетт сделала вид, будто обиделась.
– Нет, потому что на нем должны поместиться мои к тебе чувства, – ответил художник.
– О, Люсьен, ты правильно ответил. – И она быстро поцеловала его, а потом захлопнула парасольку и вскочила на ноги, как солдат по стойке смирно. – Пошли, найдем тебе краски. Я знаю одного торговца.
Как это случилось? Люсьен встал и заковылял за нею следом.
– У меня к тебе по-прежнему есть вопросы, Жюльетт. Я, знаешь ли, по-прежнему сержусь.
– Знаю. Быть может, я покажу тебе такой способ выместить гнев, который тебя удовлетворит, нет?
– Я не понимаю, что это значит, – ответил Люсьен.
– Поймешь, – сказала Жюльетт. И подумала при этом: «Да, он – то, что надо».
А на авеню де Клиши Тулуз-Лотрек подошел к Красовщику.
– Bonjour, Monsieur, – поздоровался с ним тот. – Вы же художник, нет?
– Он самый, – ответил Тулуз-Лотрек.
Когда