больше без интереса? – перешёл на свой обычный говорок боцман.
При этом он сразу превратился в привычного, и более симпатичного мне Устиныча.
Отхлебнув из кружки свежезаваренного чаю, боцман продолжил прерванный рассказ:
– Помню, когда вернулись мы на судно, капитан наш махонький и дядя этот министерский решили провести общесудовое собрание. Ну, как и ожидалось от наших неизбалованных работяг, все предложения по поводу валютных выплат прошли «на ура». Тем паче, что начальство в те годы, как правило, не делало предложений, от которых можно было отказаться.
Министерский дядя, довольный тем, что всё прошло гладко, тут же распорядился выдать экипажу валюту. Из расчета 2,5 доллара в день на десять дней стоянки». Выходила солидная сумма, 25 американских долларов на одну забубённую матросскую или мотористскую душу.
Впрочем, разный колониальный товар, вроде джинсов-техасов, штанов этих ковбойских, по которым тогдашний, да и нынешний советский молодняк с ума сходит, на этот четвертной можно было в местной лавке целых две пары купить. Я тогда пару таких синих техасов купил себе для работы. Они ведь чем хороши, сколько в них не трудись на палубе, им сносу нет.
Правда, когда вернулись мы в Мурманск, то заведующий такелажным складом Вахтанг Шавлович, когда узрел меня в штанах этих, так прицепился хуже рыбы-прилипалы:
«Вах, – говорит, – Устиныч, дорогой, как брата прошу – продай мне этот „Ливайс“! Сын Георгий день и ночь клянчит „купи“ да „купи“! Заболел штанами парень! Я ему говорю биджо, парень! Ты своими портками отца с ума сведёшь».
Ну, я и отвечаю этому завскладом: «Ты чего, Вахтанг Шавлович? Эти портки мной второй месяц ношены-переношены, все сплошь в краске-сурике».
А Шавлович мне: «Ничего, брат боцман, не беспокойся. Я в скипидаре-растворителе эти джинсы отстираю, линялые, они даже моднее. Слушай, Устиныч, умоляю – продай за 100 рублей! А то умру от темперамента – на твоей совести будет, батоно! Продай, уважаемый!».
Ну, я же не фарцовщик какой, не барыга… денег не взял, только на складе у Вахтанга дефицитными немецкими такелажными блоками разжился… так о чём это я? – Боцман потряс стриженной седой головой, как бы ставя свои мысли на место.
Мне показалось, что он сейчас не так уж и увлечён собственным повествованием. Скорее, его все ещё занимало недавнее странное происшествие с эхолотом, а именно – загадочные показания его самописцев.
– Ну, я и говорю, – продолжил через паузу боцман. – К вечеру получили мы от начальства паспорта советских моряков и на берег гренландского Готхоба по трапу сошли…
Глава 12. Нуук
– Кстати тогда, – продолжал рассказ боцман, – клеша снова в моду входили, и мурманские менты частенько именовали наших морячков клёшниками. В общем, идём мы большой, тёплой компанией по Нууку, как в той старой моряцкой песне поётся…
Устиныч и, правда, негромко запел приятным хрипловатым баритоном:
И, свой покинув борт
Сошли