на картине напоминала Исмаэлю сестру, погибшую в автокатастрофе много лет назад. И раскрывая эту тему, он представлял ее испуганной и запертой в стране одиночества, обнимавшую брата, который забыл о ней. Этим парнем и был сам автор. Казалось, будто это она потеряла его, а не наоборот.
– Возможно, смерть – это утрата для обеих сторон? – подумал Исмаэль, подойдя к полотну. Пожилой китаец, стоящий рядом, перевел на него взгляд и произнес что-то по-китайски, возвращаясь к созерцанию картины.
– Спасибо, что пришли… – пробормотал Дельгадо, намереваясь отойти.
– Господин Менг говорит, что у вас игристое вино в глазах, но в сердце таится вся его сложность, – услышал вдруг он женский голос и, обернувшись, заметил девушку-переводчика, которая все это время стояла неподалеку.
«Китайская мудрость? Звучит неплохо. Только странно. Пожалуй, китайского видения искусства мне не понять»
– Спасибо, а что это значит?
Господин Менг кивнул своей спутнице и ушел сквозь толпу.
– Не спрашивайте, сеньор. Может быть вы это поймете со временем. В любом случае, это прежде всего красивые слова под впечатлением от увиденного. Его не многие способны понимать даже на родине. Я и сама порой теряюсь. Прошу меня извинить, сеньор Дельгадо. Нужно найти господина Менга, пока кто-нибудь еще не пал жертвой его мысли, – улыбнулась девушка и тоже растворилась в толпе.
– Я уже и забыл, о чем он говорил. Со временем забуду и об этой встрече, – решил для себя Исмаэль.
Он недолюбливал иностранцев, считая их своего рода пришельцами других галактик, и не стремился к контакту. Люсия, благодаря знанию испанского, в их число не входила. Да и говорила она редко.
Дельгадо плыл по залу и ощущал себя в центре собственного маленького мира. Его ковчег был переполнен благодарными наблюдателями. Они все понимали. А может и нет, но притворялись искусно, и это льстило, даже вдохновляло.
– Пестрая серость движется мне на встречу. Мне нравится ощущать коктейль ароматов их духов. Ваши улыбки и вспышки камер – лучшая награда. Бал прекрасен, и жизнь удалась. Как поэтично! Но это же я. Иначе не умею, – улыбнулся хозяин торжества.
Он уже добрался до конца зала и приготовился повернуть назад, но вдруг чихнул. Потом еще и еще. Глаза зудели и наполнились слезами. Запершило в горле. Аллергия вновь дала о себе знать. Исмаэль к ней привык. Краска художника ему и друг, и враг, но также неотъемлемый компонент, которому он отказывался найти альтернативу. Приступ кашля. Дельгадо прислонился к стене, достав салфетку, ожидая, что к нему сейчас подойдут и проявят заботу. Он любил вызывать жалость к себе. Это часто сближало с нужными людьми и позволяло продолжить ненавязчивый диалог, который вполне мог перерасти в нечто большее, от простого флирта до деловых предложений. Сейчас же никого рядом не оказалось. Придя в себя, Исмаэль вдруг осознал, что совсем один в этой части зала. Его картины остались без внимания, как и работы Рауля Хименеса, а также других его друзей.