состояния, которому подчинены все отдельные состояния, – и ничего больше? Какая бесчеловечность!» *
Истории Ветловой были мучительны для них двоих. Юра знал по художественному училищу Макара Вольского, – жили в общежитии в одной комнате. Вера училась на втором курсе, Макар на пятом, высокий, смуглый, широкоплечий, с вьющимися черными волосами. Узкая талия перетянута ремнем с серебряной пряжкой кубачинских мастеров. Поступил учиться в МОХУ после службы на морском флоте.
Жил Макар всегда впроголодь. Любил затевать споры по проблемам образования, общественной жизни. Педагоги видели в нём серьёзного думающего художника.
– Хорошо бы после защиты остаться здесь, – признался Макар однажды в любви к Москве и московским музеям.
––
*Роберт Музиль, «Человек без свойств».
После его защиты Макар с Верой долго бродили в напряжённом молчании по вечерней Москве. На опустевшем бульваре она мучительно проронила: «Поцелуй меня, но только не как в кино, – а по-братски». – «Останься тогда на ночь». Вера испуганно взглянула на лавочку, возле которой он стоял, и сразу ушла.
Трое суток потом лежала Ветлова без сна, пытаясь понять, почему Вольский не пожелал говорить с ней серьёзно? Девочки, навестив её во время болезни, решили вправить Вере мозги: «Дурочка, ты была ему не нужна! У него в другом городе жена с двумя детьми».
Юра пережил и другое увлечение Ветловой педагогом Седовым. Они учились у него в художественном училище.
Юра знал Свиридова, у которого Вера защищала диплом в Строгановке. Отношение к наставникам было у них святое, когда Вера уже за полночь принималась вновь толковать ему о Свиридове.
Юра перенес, как корь, увлечение жены на Селигере артистом из театра «Современник», с которым познакомил жену сам.
Гера был не из открыточных красавцев, но пел, как бард. Герлуша, – прозвал его Юра за телесную и умственную рыхлость, не подозревая того, что противник был достаточно умен. В неподатливости замужней «девушки» находил привычку к ханжеству и предложил ей сплясать стриптиз.
Она поняла, сколь мелок и коварен этот Геракл, и сразу наступило облегчение.
Однажды в их семейной неспокойной жизни произошла история. Это было с Юрой на последнем курсе Суриковского института, после летней практики в Прибалтике. Вера вытряхивала Юрины карманы, собираясь прочистить янтарный мундштук от никотина, вынула платок на стирку и нашла в ворохе бумаг и трамвайных билетиков записочку с незнакомым подчерком. Она завалялась в табаке, не представляя для Юры явно никакого интереса. Вера её прочла и не поверила глазам.
Юра взял бумажку и сам удивился, как она могла попасть ему в карман. Ни от кого подобных записок он не получал, ни на какое свидание с некоей Нелли на летней практике не ходил. «А там была такая Нелли?» – спросила Вера. «Была, – только не у меня, а у Ахальцева. Постой, я начинаю что-то соображать…»
«Вот что, – догадалась Вера, – твой приятель Ахальцев дрянь. А тебе, чтоб карманы не стали отхожим местом, надо самому чистить костюм, мундштук и стирать