на солнце. Ряска лежала так плотно, что по ней запросто прыгали лягушки. В камышах завозилась спугнутая цапля и притаилась, пережидая, пока люди проплывут мимо. Все было как сотни и тысячи лет назад.
Быков проследил за шелестящим полетом двух сцепившихся стрекоз и сказал:
– Все меняется. Кроме природы.
– Ты про что? – спросил Шовкун, хмуря лоб под сивым чубом.
– Плавни, дядька Петро. Они, наверное, такие же, как во времена Запорожской Сечи.
– Да что ты говоришь, парень! – усмехнулся Шовкун. – Перво-наперво, места звались эти Великим Лугом, вот. А во-вторых, не было им тогда конца-краю, не то, что нынче. Тут все было протоками, заводями и озерами покрыто. На тысячи верст.
– Редкая птица долетит до середины Днепра, – пробормотал Быков.
Из озерка они попали на речной простор с островами, поросшими вербами и похожими оттого на плавающие стога.
– А ты не смейся, – пробормотал Шовкун. – Во времена Гоголя так оно и было. В древности и подавно. Еще Геродот про наши места писал. Гилея они прозывались, слыхал? А Днепр был у него Борисфеном, то есть рекой, текущей с севера.
– Римляне ее окрестили Данапарисом, – сказал Быков. – Вот и получился Днепр.
– Почему Данапарис? – заинтересовался дядька Шовкун.
– Река богини Дианы.
– У славян красивее звучало. Славутич.
– Согласен, – сказал Быков.
– Великая река, – подытожил Шовкун. – Жаль, загубили к чертям собачьим. Как перегородили Днепр, так все, приплыли. Кончился Великий Луг. Столько речек исчезло, столько живности перемерло. Только клаптики жалкие и сохранились.
Он имел в виду лоскуты прежнего Луга. Быков не случайно выбрал эти места. Сначала была идея переместиться в Томаковские или Марганецкие плавни, но потом решили остановить выбор на Червоногригорьевке, куда можно было ездить из города, тратя на дорогу не больше часа в день.
Находясь на разведке в селе, Быков и познакомился с Петром Шовкуном, местным следопытом, историком-самоучкой и знатоком казачества. Он хранил в своей голове сведения, которых не вычитаешь в Интернете. Например про то, что жителей поселений Сечи, разбросанных по всему Великому Лугу, называли «лугарями» и «камышатниками».
– Здесь сушим дуба, – решил Шовкун, подгоняя лодку к берегу, свободному от камыша.
– Чайку строят из сухого дуба? – деловито поинтересовался Быков.
– Ну ты и бестолковый, парень! Сушить дуба – значит лодку вытянуть на берег. Дуб – човен, понял?
– Понял, дядька Петро. Човен.
– Так-то лучше.
Они ступили на травянистую сушу, продрались сквозь заросли, поднялись на пригорок и стали озирать окрестности.
– Днипро – батько, – продекламировал Шовкун по- украински, а Сичь – маты, ось де треба вмыраты.
– Кто автор? – поинтересовался Быков.
– Народ. И я в том числе.
Походив по берегу, Шовкун удовлетворенно кивнул. Повел перед собой рукой и сказал:
– Лучше места не сыскать.