неуверенно хихикнул, а я вспомнила, сколько раз за долгие безлунные ночи я представляла, как в темноте подле моей кровати бродят несуразные и необъяснимые, а от того ещё более жуткие монстры. Осознание собственной беспомощности и незнания порождает поистине глубокие страхи. То же самое я чувствовала сейчас.
– Я не знаю…
– Как и я, – после задумчивого молчания внезапно поддержала меня Алва и отстранилась. По мановению костлявых рук платок обернулся вокруг изъеденной болезнями головешки. – Скальпелем Эваранди вычертил проход в свой дьявольский мир, а оказавшись в нём, ничего не нашёл. Отдал лишь обозлённому хозяину мою плоть и свою душу. Не всякие ошибки могут быть прощены… Не всякие…
Алва говорила и говорила, рьяно рылась в ящиках и ворчала, сетуя на то, что слишком рано избавила Светоча от страданий, а Энди завороженно взирал на свежий труп и шаг за шагом подбирался к нему всё ближе.
– Я знаю, мой наивный беленький дурачок хранил платье все эти годы… – приговаривала Алва, освещая каждый уголок комнаты своей трескучей свечой. – Всё надеялся… Нужно было спросить и уже после…
Энди беспокойно дёргался и тянул свои культяпки к заветной рукоятке. Я совсем ничего не понимала, но как-то неосознанно переключила всё своё внимание на него. Впрочем, ненадолго…
Очередная деревянная крышка опрокинулась на пол, – старуха в который раз слепо пошарилась, а затем, наконец, торжественно вытянула на свет самое настоящее свадебное платье. Старомодное и кружевное, оно в контраст с мрачной обстановкой выделялось своей вычурной красотой, своим непередоваемым изяществом форм.
И в то же мгновение тишину разорвал истеричный хохот Энди.
Горбун выхватил из руки мертвеца скальпель и рванул к дверям, да так резво, что из узкой раны в воздух взметнулась чёрная полоса и с мрачным шлепком обозначила путь уродца.
– Я фтану как ты, и ты фнова полюбиф меня… – кричал Энди, отдаваясь удаляющимся эхом от стен.
– Стой! – сорвавшись на хриплое бульканье, завопила Алва и ринулась следом за безумным сынком.
После были крики и суматоха. Моё кресло кто-то выхватил из тьмы, и я вновь оказалась в просторной зале. Прежде чем Учитель сумел утихомирить толпу, я успела заметить, как в приоткрытых входных дверях церкви мелькнула приземистый силуэт старухи. Энди скрылся в зимней ночи, и его мать вместе с ним.
Когда Учитель погрузил собравшихся в прежнее состояние туманного транса, он обернулся на меня. Его тусклый взгляд был преисполнен необъяснимой печалью. Голос, однако, сохранил прежнее хладнокровие.
Учитель коротко расспрашивал меня о произошедшем в коморке, а я сбивчиво отвечала постепенно переставала что-либо чувствовать, – медленно, но верно страх становился неотъемлемой частью меня, да и постоянный холод давал о себе знать. Подобно мармеладным червячкам, безжалостно источающим черничный пирог, он проникал всё глубже, подбирался к самому моему сердцу.
И