Я так резво вскочил, что эта резвость резво ударила меня в лоб. Минувшая попойка дала о себе знать. Моё тело горело, словно всё это время кровать поджаривалась на сковороде, или же я пролежал несколько часов под палящем солнце и теперь, настолько ватный, что приложи меня к ране и перемотай бинтом. Я походил по комнате, туда-сюда, с треском раскрывая глаза. Ноги сами велись по кругу. Всё это время кот сидел на кровати, подняв уши к потолку и выпучив большие глаза, и наблюдал, как его хозяин просыпается. Он знает, что мне трудно это даётся – ненавижу просыпаться. По мне лучше вообще не спать или спать, но не просыпаться. Стоит раскрыть глаза, как тебя обдаёт кислотность кожи, погружаешь руку в засаленные волосы и ощущаешь на ладони липко-влажную сонную шапку, и, рано или поздно, ты должен вставать, идти в душ, чистить зубы и всё такое. И когда-нибудь наступит момент, когда тебе в тягость вставать и… Каждый раз ощущать, что твою голову пинали всю ночь, как футбольный мяч. И меня этот момент уже давно придавил к кровати. Мне уже давно в тягость подкручивать винтики и болтики – приводить себя в будничный порядок, смывать ночную грязь и ждать новой. Я подбежал к коту, поцеловал его в лоб, потом раскрыл окно на откидное и уселся за стол. Я решил записать сон, пока ещё помню. Ручка неслась по листку мятой тетради, слабо поспевая за деталями сна. Знаю, что ты такое любишь, потому пытался не упустить ни грамма картинки. Только давай сразу условимся – никакой фрейдятины!
Свежесть просачивалась через окно. На моём теле выступали бодрящие мурашки, соски твердели и синели. Помню, как с моих губ бесперебойно слетало слово «Босх». Я шептал себе под нос этого гения, чётко не отдавая себе отчёта – зачем. Он появился сам: его никто не взращивал, не поливал. Он появился раньше, чем о нём могли подумать. Но неосознанно повторяя: «Босх, Босх, Босх» – и выводя букву за буквой, под непомерными очами этого непонятно от куда прилетевшего слова, я вдруг прикоснулся к его мантии, словно Босх стоял в сантиметре от меня, вёл мою кисть, постепенно теряясь в строчках на старых страницах. Я видел себя в страшном дурмане. Может мне было бы и суждено остаться в этом дурмане, безвестно кануть на дно болота, если бы не пробуждающий рёв из стороны.
– Мяу – сказал на своём кот.
– Мяу? – ответил я.
–Мяяяяуууу! Мяуууу! Мяу? – обзывался он.
Когда я записал сон, я вышел на балкон, вынул сигарету из пачки Вики и закурил. Во дворе было, как обычно, тихо и пусто: две-три машины, мужик у подъезда курит, худые собаки бегут за наглыми кошками. Я видел их пятнами, но точно знал, что это они. На моём лице выросла слабая, но тёплая улыбка, которая может вырасти только у меня и у Керуака. Я люблю этот двор и люблю всё в радиусе 100 километров, хоть и не вижу ни черта.
Наверно, пора немножечко рассказать о себе. Пока я курю – я безобиден. Да и в общем-то, я безобидный человек, просто не люблю вскрытий. Так что, пока пепел не потерял свою притягательность (моё внимание целиком усыплено), залезем в меня, но чуть-чуть и не на долго.
Даже не знаю с чего начать.