меня. Наверно, он шёл на работу.
– А ну-ка, – он схватил меня за локоть. – Опять? – с сочувственной досадой произнёс он. – Что с тобой происходит? А? Максим? – он потряс меня за локоть, но я не отозвался. Уж очень устал. – Ну хоть матери не показывайся. Она, итак, извелась вся, – он отпустил меня.
– Конечно, пап, – открывая входную дверь, отозвался я.
Но просьба оказалась мне не по силам. Стоило мне зайти в квартиру, как я сразу попался. Мама вдевала ноги в туфли. Увидев меня, она быстро подошла, принюхалась, посмотрела в мои красные глаза, напоминающие яичный белок, скупо перетянутый тонкой красной нитью, холодным призрением, на кое способна любящая мать, уставилась на кроссовки, на потёртость на джинсах у колена. От меня несло двумя выкуренными пачками дешёвых сигарет. На секунду, что проползла, как час, мне показалось, что я вижу, как от моего тела отклеиваются острые стёклышки и, всей группой, врезаются в мамино сердце. Она попыталась что-то сказать, но сразу же проглотила слова.
– Еда в микроволновке, – наконец, выдавила она. В её голосе слышалась горечь по несбывшейся надежде, подкрепляемая любовью.
– Хорошо, – сказал я полу.
Она оттолкнула меня в сторону и вышла наружу. Я ленно разделся. Ленно уложил вещи в шкаф. Два раза провёл рукой по гладкошёрстному тельцу кота. И залез под одеяло.
2
Сначала было так: я ничего не вижу, но я мыслю, я чувствую, что могу видеть, что могу слышать, я чувствую, что чувствую, а, значит, душа моя жива, в ней копошатся мысли, значит, я есмь. Сначала, я контролирую немые слова, я властитель своих рук, царь воображения. Я рисую и заключаю выводы. Я, как мыслитель-писатель, решечу свои слова, за которыми кроется невысказанная истина. Мне подконтрольно пространство, ощущаю себя избранным, меняющим алгоритмы матрицы. Но секунда с небольшим, один поворот головы в сторону, и я во власти собственного мозга. По кругу один за одним вырисовываются дома, под ногами прокладывается дорога с ограничительными полосами, тротуарами, вырастают зелёные деревья, у их ног вьётся трава. Я кружусь на месте, не отдавая себе отсчёта в том, что происходит, в том – где я, и кто я. Я – это я, говорю я себе. Но где я? Это место кажется знакомым, словно я прохожу здесь каждый день, но я не знаю этого места, этой улицы, этих домов, этого неба. Я прижимаюсь рукой к дороге, и она пустая: нет грубости, хотя я знаю, что дорога груба, нет мягкости, хотя её и не должно быть. Я вдыхаю воздух, и он тоже пуст. Розовое небо над головой ни о чём мне не говорит. Словно я не вижу его вовсе. Мне не холодно, не жарко, и я не думаю. Я не мыслю. Стою в центре кольцевой дороги, в центре кольца. Нет ни машин, ни людей и нет мысли об их существовании. Я замечаю памятник через дрогу: высокая сине-зелёная женщина в пышно твердом одеянии в правой руке держит крест, а под левой рукой стоит сине-зелёный мальчик, держащий квадратную книгу. Памятник кажется мне чересчур знакомым. Я могу сказать, кто эта женщина, кто этот мальчик, что за книга у него в руках, но не могу. Мысль бесконтрольна. Разум улетучился. Жив ли я, неосознанно говорю