и я пишу под его руководством очередной трактат. Я приглашен на ужин в его дом, чтобы обсудить план работы. Что отличает Дюпона от всех остальных преподавателей, так это наличие собственных мыслей, до которых я жаден. Он не пересказывает содержание книг, как это делают все остальные, он создает смыслы. Во всем мире он единственный человек, который меня понимает. Дюпон – один из лучших умов человечества. Потрясающая сложность его нейронной сети восхищает меня так же сильно, как озадачивает внешность: тяжелая, неповоротливая фигура, испепеляющий взгляд исподлобья. Он – массивный старинный комод драгоценного красного дерева, таящий в своих многочисленных ящичках, запертых на ключ, удивительные сокровища. Там темнота и тяжелый запах тайны, там нет дна, а только завораживающая, притягательная бездна. Скорее, это даже не комод, а священный ковчег, прикасаться к которому нельзя под страхом смерти. Место кумиров – на священных холмах. К ним запрещено приближаться.
Тем не менее я в его доме и, честно говоря, пребываю в некотором смятении. Здесь внушительных размеров библиотека, добротная мебель, бархатные шторы на окнах, китайский фарфор на столе – такая же душная буржуазность, как в доме моего отца. Не так я воображал себе жилище свободомыслящего революционера. Но сильнее всего смущает меня его жена. Она, как и он, француженка, но больше похожа на шведку, как я себе их представляю, прежде всего из-за светлых волос. Сама безупречность, образец сдержанности и гостеприимства. Она даже умна, что особенно досадно. Она внимательно слушает нашу беседу, изредка вставляет остроумные комментарии, а в конце вечера приятным меццо-сопрано поет под гитару. Потом целует мужа в лоб (о, боги! семейная идиллия) и удаляется, оставив нас в гостиной наедине с графином коньяка. Само совершенство, черт бы ее побрал.
Я не тороплюсь уходить, хотя уже изрядно припозднился и рискую нарваться на неприятности в общежитии. Дюпон закуривает сигарету, предлагает мне. Видел бы нас сейчас директор! Одна только мысль об этом ударяет в голову раньше, чем я прикасаюсь к портсигару. Он протягивает мне огонь, я подношу сигарету, и пока несу ее ко рту, она тухнет. «Надо вдохнуть в себя, когда сигарета над пламенем», – объясняет учитель, и его снисходительная улыбка меня задевает. Он понял, что я никогда прежде не курил. Я стараюсь не закашлять, хватаю стакан коньяка, чтобы справиться с подступающей тошнотой, не могу проглотить, выплевываю на ковер. Я полное ничтожество.
– Выпей лучше это, – говорит Дюпон и протягивает мне стакан воды. Я сгораю от стыда.
– Завтра мы уезжаем. Я сопровождаю мадам Дюпон в Париж. К сожалению, ее мать нездорова, и ей придется остаться там. Я же вернусь через две недели, и мы сможем обсудить проделанную тобой за это время работу. Итак, у тебя есть план, я распоряжусь, чтобы в библиотеке подготовили все необходимые книги по списку.
Мое настроение заметно улучшается.
Да. Конечно, я доберусь