Но всю неделю на территории колледжа непривычно людно. Из Лондона приехала группа врачей, они ходят с озабоченными лицами, группируются и сообща чешут подбородки. Это все из-за Миссис Уайлд, которая впала в сомнамбулическое состояние. Уже который день она лежит, как мертвая, в своей постели, но тем не менее дышит и пульс у нее прослушивается. Поскольку миссис Уайлд – жена одного из наших профессоров, то весь свет английской медицины здесь вместе со своей аппаратурой и всеми своими амбициями. Но кажется, никто уже не верит в благополучный исход.
Дюпон наконец вернулся, как и обещал, без своей благоверной. Я помчался к нему, едва заметив приближающийся к его подъезду экипаж. Не успел я открыть рот, чтобы поздороваться, как появился директор и оповестил Дюпона о главном событии. Они стремительно направились к дому Уайлдов в северном углу кампуса, а я, пользуясь случаем, последовал за ними. Все были так озабочены, что не обращали на мое нелегальное присутствие никакого внимания.
Даже не представляю, зачем позвали Дюпона, ведь он не был врачом. Хотя среди тех, кто находился в доме, врачей было меньшинство, больше зевак в масках, изображающих священный ужас, из-под которых торчит дикое любопытство. Месье Дюпон осмотрел пациентку, расспросил об истории болезни, о здоровье членов семьи. Ему отвечали неохотно, устало, как еще одному бестолковому лекарю.
– У нее есть дети? – спросил он.
– Да, трехлетняя дочь, бедняжка, останется сироткой, – запричитали женщины.
– Срочно ведите ее сюда, – крикнул Дюпон так, что все вздрогнули, и наполнявший комнату гул осел.
Через несколько минут появилась крошечная испуганная девочка с голубом платье с рюшами. Дюпон грубо схватил ее за локоть, подвел к кровати, где лежала больная мать, дал ей легкую пощечину, девочка захныкала, после чего он начал бить ее, таскать за волосы. Истошный визг девочки соперничал в звонкости с обрушившимися на нее шлепками. Окружающие пришли в ужас и бросились к Дюпону, чтобы оттащить от него несчастного ребенка.
– Да вы с ума сошли! Прекратите немедленно! – кричали профессора, женщины кудахтали вокруг, выкатив глаза, но Дюпон не останавливался. Когда ребенка все же удалось вырвать у него из рук, все были вспотевшими и взлохмаченными, как после урагана. Страх и недоумение висели в воздухе.
– Смотрите! Она открыла глаза! – вдруг крикнул один из Лондонских врачей и бросился к кровати, в которой больная, часто моргая, шевелила потрескавшимися бледными губами, пытаясь сказать что-то.
– Успокойте ребенка, – обратился к няньке Дюпон, – она сегодня спасла жизнь своей матери.
Дюпон выглядел страшно усталым, как будто провел бессонную ночь, что не удивительно после долгой дороги и вышеупомянутого происшествия. Выходя из дома Уайлдов, он заметил меня в толпе, остановился и велел зайти к нему после ужина со всеми моими бумагами.